Кавалькада всадников поскакала по старой дороге, идущей вдоль берега, все дальше и дальше удаляясь от преследователей. Выражение вдоль берега было бы сказано неверно, так как дорога от кромки его отступала на добрую половину стрелища, а в некоторых местах и на полное стрелище. Крутые склоны покрывались лесом защитной черты от степи, к этой черте иногда примыкали балки и яры, тоже поросшие густой порослью, их-то русичи и увидели, когда в один прекрасный момент поднялись на одну из горушек, возвышавшуюся над зеленью так высоко, что с вершины хорошо проглядывались окрестности, находившиеся за противоположным берегом Донца. Картина прекрасного лесного озера, казавшегося безбрежным, с ближними берегами, поросшими камышом, тростником и аиром, привела в восторг даже приземленного Горбыля, смотревшего на все через призму надобности окружающего ландшафта для ведения боя. Да и сама гора, на которой стали на короткий отдых разведчики, была потрясающая. Сама по себе меловая, она отвесной стеной уходила к водам реки, оставляя внизу узкую полоску берега.
– Олесь, хватит лохматить бабушку, поднимай людей в седла, не ровен час погоня на хвосте проявится.
Снова скачка, теперь по склону вниз, снова лесом по практически исчезнувшей дороге, не отвлекаясь на красоты природы.
На взмыленной лошади, навстречу отряду, из-за поворота дороги показался Павел.
– Батька, вперед нельзя, там печенеги, сотни две-три. Верст на пять я от них оторвался. Надо назад.
Их загнали в давно расставленные силки. Сколько времени и пройденного расстояния, сколько хитрости и воинской удачи они потратили на попытку уйти от преследователей? Лимит везения, судя по всему, вышел. Их загнали в угол. Отряд застыл в ожидании принятия решения сотником. Что он мог им предложить? В «поиске» право голоса имел каждый. Горбыль в раздумье похлопал ладонью теплую холку лошади.
– Видишь ли, Паша, назад тоже возвращаться нежелательно. Нас ждут там дружеские объятия, рассерженных утренним боем копченых. Что делать будем, братишки? – обратился с вопросом ко всем.
К Горбылю подъехал на своем красавце коне хазарин и на русском языке, чему Сашка очень удивился, предложил:
– Если почтенный вождь русов позволит своему гостю увести его воев со старой дороги, то я, шад Савар, сын Кофина, могу сделать это. Эти места не чужие мне, имение моего рода находится в сорока верстах отсюда.
Вот это был номер. Может, фортуна вновь пожелала улыбнуться им всем?
– Отчего ж не позволю, позволю. Выведешь моих орлов отсюда живыми, я за это готов тебя в попу целовать. Так что давай, шад, уводи. Глядишь, вывезет нас птица-удача. Эх, помогайте боги славянские. Веди!
20
Дружина Монзырева целый день продвигалась на восток. Как определили проводники, до Курска осталось не больше двух дней пути, ежели двигаться ходкой рысью. Воинство и так торопилось, не обремененное телегами с припасами и вооружением, все это было у каждого воина на себе. У дружинников не было даже заводных лошадей, их Монзырев посчитал обузой. На придорожных лужайках мирно зеленела не примятая копытами и колесами трава, по этим приметам сделали вывод – печенеги здесь не проходили. «Что ж так задержало кочевников?» – думал боярин. Он-то рассчитывал встретиться лишь с хвостом уходящей в сторону Чернигова орды, а встречались лишь небольшие передовые отряды, коих его сотня уничтожила уже целых три. Нежелательная вероятность оказаться на острие движения печенежских тысяч беспокоила его. Все это заставило Монзырева сойти с большака на менее заметную лесную дорогу, ведшую в том же направлении, что и основная магистраль Чернигов-Курск, только уводившую дружину южнее первоначально выбранного направления. Нельзя с такими силами, как у него, лезть в пасть стае шакалов – загрызут, схарчат. Старческим маразмом он пока еще не страдал.
На одной из стоянок проводник-полесовик поделился мыслью, что за ними идет незримая слежка, но на печенегов это не похоже. Обеспокоенный боярин информацию принял к сведению, но поделать в незнакомом лесу ничего не мог. Оставалось уповать на то, что следившие не нападут. Воинство шло по землям северян, племена которых давно находились под властью киевских князей, но продолжали жить своим уставом.
После поворота дорога исчезла под завесой из сосновых лап. Ветви деревьев угрожающе растопырились, делая дорогу непроходимой. Передовой дозор спешился. Люди кинулись на завал, железными крючьями зацепили стволы и, привязав их веревками к лошадям, стали оттаскивать из прохода. Крики, скрежет железа, треск ломающихся ветвей слышались далеко от места завала, но по-тихому пройти было невозможно. Вскоре войско оставило разбросанный ворох расщиперинной древесины позади. За день прошли еще два таких завала. Северяне не были готовы к встрече с непрошеными гостями, так, как это делали у себя на земле кривичи, завалившие дороги на расстоянии пары-тройки стрелищ, чтоб враг не смог покинуть нужную им территорию вовсе.
Версты через три лес стал светлеть. Андрюхино подразделение рвануло вперед, остальные дружинники так-же заторопили коней в предчувствии выезда из чужого леса.
На лесной опушке обнаружилось немалых размеров селение. Несмотря на обилие леса вокруг, стоявшие в нем избы были врыты в землю до половины срубов, подслеповатые, небольшие оконца затянуты бычьими пузырями. Рядом с избами находились амбары и скотные дворы, покрытые плоскими крышами, эти постройки едва поднимались над зеленью бурьяна, повсюду обильно росшего.
Вороп первым проскочил в найденное в лесной глуши селище, встретившее чужаков распахнутыми дверями покинутых изб и пустыми скотницами.
– Где же народ? – обернулся Монзырев к одному из своих начальников подразделений. – Не могли же их всех печенеги угнать. Что за хрень такая?
