руке, спокойно, тоже с чувством собственного достоинства, молча стоял седой варяг. Строй воев, находившийся позади встречающих, вышколенно разместился в две шеренги, разглядывая князя и его окружение. На лицах читалось спокойствие и уверенность в себе и своем вожде, только лошади, похрапывая, выпускали из ноздрей клубы согретого воздуха, превращавшегося на морозе в пар, переминались стоя на месте, удерживаемые своими наездниками.
Молчание чуть затянулось. Глядя на длинную шеренгу перед собой, князь понял, что эта сила может быть полезна ему. Его встречал не погрязший в сельских делах и видах на урожай деревенский старейшина или спесивый родовой князек, воспринимающий и уважающий лишь силу, а, судя по поведению, по пластике лица и тела, матерый боец, пытающийся за щегольским прикидом и открытым лицом скрыть это. Но князя в этом плане провести было тяжело, сказывалось время с молодых ногтей, проведенное в походах, вот среди таких же умелых и молодых воинов. А еще была генетическая память предков, вождей, выбившихся в далекие, давно канувшие в лету, времена во владетельные князья.
А Монзырев, разглядывая князя, мысленно улыбался. Как все это похоже на приезд московского начальника, прибывшего со свитой принимать проверку в часть.
«Сейчас с умным видом пройдется перед строем, скажет что-то типа поздравляю с моим приездом. А затем будет совать свой нос в каждую дырку, в попытке накопать что-нибудь нелицеприятное. Тьфу. Как все предсказуемо, ничего не меняется. Помочь никто по-крупному не хочет, а гонору-то, гонору- у-у!»
– Здрав будь, боярин, лестна мне встреча сия. Хочу глянуть воев, что встречать меня выехали.
«Ну вот, началось. Ничего не меняется».
Монзырев, обернувшись к строю, чуть повел бровью. Из-за второй шеренги Мишка шустро вывел в поводу двух лошадей, и они с Улебом в мгновение ока оказались в седлах.
Владетель черниговских земель ехал вдоль строя не торопясь, на половину корпуса от его коня и левее следовал Монзырев, Улеб затерялся среди княжьих бояр и гриди.
Князь смотрел в лица воинов, осматривал кольчуги и шлемы, оружие, лошадей. Было интересно, откуда столько воинов набрано. Но вопросов пока не задавал. Все было идеально. Воины, словно княжеские гридни, имели ухоженный вид, даже на кожаных вставках и сбруе отсутствовала потертость. Подъехав совсем близко к строю, остановился напротив юнца:
– Меч! – Протянул он открытую ладонь вперед.
Юнец, ничуть не смущаясь, извлек из ножен свой меч и, развернув рукоятью вперед, протянул князю. Тот принял, осмотрел. На лице не дрогнул ни один мускул. Меч был из хорошей стали, сбалансирован, наточен и смазан тонким слоем жира. Отдав обратно, так же одним словом приказал:
– Лук! – Снова протягивая ладонь.
Вот тут произошла заминка, в руку князя легло ложе самострела. Вопросительный взгляд, брошенный на Монзырева.
– Ведаешь ли, светлый князь, ты остановился около наворопника. А вся разведка в дружине вооружена только самострелами, с ними легче из засады управляться, можно стрелять даже лежа.
– Ну, а чего стоит твой вороп? Пускай сей вой выйдет против моего молодшего гридня.
– Как скажешь, государь. Олесь, – Анатолий знал всю разведку по именам, знал, кто на что способен. – Спешиться, потешный поединок. Смотри только не покалечь княжьего воя.
От услышанного на лице князя мимолетно проскочила кривая улыбка. Ни одно столетие в княжьи дружины попадали мужчины из известных родов, из поколения в поколение избравшие своей профессией воинское дело. Лишь только оторвав сына от мамкиного подола, отец начинал учить его ремеслу воина, навыкам боя. Затем следовало обучение в гриднице младшей дружины. Обучившись всем премудростям войны, воин попадал в дружину старшую, становился полноправным гриднем, княжеским младшим боярином, на Руси – боилом. Не мог поверить светлый князь, что безусый юнец из пограничного племени сможет победить профессионального воя.
В свою очередь, Монзырев об этом тоже отлично знал, но он знал и то, что его варяги, ставя юнцам навыки сабельного поединка, натаскивали их приемам, если можно так назвать, скандинавской и славянской школ. Учили жестоко и каждодневно, по многу часов учили искусству убивать, а не красоваться, размахивая клинком. От их умения зависела чья-то жизнь на границе. Горбыль приложил руку к их умениям выжить в бою, лишившись оружия, научил наворопников убивать противника голыми руками, при этом постараться выжить самому. Вкус крови юноши уже изведали и не отравились, выжили. Все это вселяло надежду у боярина в то, что кривич возьмет верх.
– А что, Твердятич, – князь глянул поверх монзыревского плеча, на своего думного боярина. – Ратмир твой, немногим старше наворопника сего. Пусть потешит нас поединком.
– Как пожелаешь, государь.
Из рядов молодшей гриди выехал молодой вой, чертами лица чем-то неуловимо схожий с княжим ближником. Соскочив с лошади, поклонился князю.
– Ну, давай, Ратмир, не осрами князя.
