Под гомон княжей дружины поединщики встали друг напротив друга. Визуально изучали один одного. С противоположной стороны от строя кривичей полукруг образовали княжьи ратники. Даже обозники, побросав свои сани с рухлядью и лошадьми, прибежали к месту событий, в надежде хоть одним глазком рассмотреть из-за конских крупов и широких спин дружинников потешный поединок. В большом скоплении воинского сословия был слышен шум нервно настроенных сторон. Незримый миг – и шум умолк. Напряжение до звона в ушах повисло в воздухе, мороз уже не казался таким крепким как раньше.
– Бой! – призывно выкрикнул князь.
Взревев, Ратмир, выхватив меч, бросился в атаку, сразу решил перехватить нахрапом инициативу боя у лапотника, а кем еще мог быть юнец, выставленный против него, по движениям и скольжению шага, больше похожий на полесовика, чем на воина. Олесь ждал этого. Не вынимая своего клинка из ножен, при натиске отступил в сторону, подставил под удар щит, произвел им отбив клинка и параллельно щита противника, толчком отбросил гридня от себя, заставив на три шага попятиться – назад.
– А-а-а! – ревом разнесся возглас сотен глоток по округе.
Расцепившись, поединщики пошли по кругу, каждый оценивал своего оппонента. И снова Ратмир первым пошел на сближение. Шагнул к кривичу, прикрывшись щитом, занес меч над головой.
«Быстрота и натиск, умение просчитать, ошеломить противника, даже и более искушенного в искусстве боя! Вот, что стоит во главе угла у любого разведчика. Помните об этом всегда» – пронеслась мысль в голове, вдалбливаемая Горбылем на каждом занятии.
Прикрывшись сверху своим щитом от удара меча, с силой опускавшегося ему на голову, Олесь одновременно с этим выбросил пустую руку вперед, к лицу черниговского ратника. Скорее всего, умудренный воин увел бы несущуюся к его лицу раскрытую пятерню в сторону, а, шагнув навстречу, ударил бы хоть тем же лбом в переносицу нахаленку, позволившему себе такое непочтительное отношение к его умственным способностям, но Ратмир был молод. Он просто приподнял свой щит, от растопыренной ладони, на короткий миг, сморгнув глазами. Наворопник сразу сообразил воспользоваться ситуацией и вбитым на уровне инстинктов навыком Сашкиных заморочек носком окованного черева, пыром нанес сильный удар в оставшееся без защиты колено, проглянувшее очертанием в широких шароварах. Удар был резким, безжалостным, он практически лишил княжеского воина способности пользоваться опорой конечности.
Дружина князя, в одночасье превратившаяся в подобие толпы на базаре, в неистовстве ревела, как стадо оленей во время весеннего гона. Ревел строй монзыревских бойцов, удерживающих твердой рукой всполошившихся из-за крика лошадей, «танцующих» на месте непонимающих происходящего. Князь сам волновался, словно молодой гридень, кричал и улюлюкал вместе со всеми при каждом действии соревнующихся. Улеб, зачерпнув энергетики боя, раскрасневшись, срывая голос, поминал скандинавского шутника Локи, еще кого-то из богов славянского пантеона, бил себя ладонями по бедрам. Поединок профессионалов – это миг битвы, миг удачи, поставленной на кон.
Олесь, отбросив свой щит, ужом поднырнул под руку Ратмира, при этом не по-спортивному, еще раз, теперь уже боковым ударом приложился ступней по голени ранее травмированной ноги. Силой инерции развернул противника из-за его подвернувшейся влево конечности к себе затылком, заставил присесть на больное колено. Оказавшись за спиной княжеского гридня, локтевым сгибом зажал ему шею, завершив действие приема замком. Напрягая мышцы, сдавил сонную артерию, перекрыл доступ кислорода в легкие. Прижав тело черниговца к груди, считал про себя:
«Раз, два, три, четыре…»
Ратмир отключился. Аккуратно положив тело гридня на лед, наворопник поднял свой щит и на шаг отошел от сомлевшего соперника, вопросительно глянув на Монзырева. Боярин одобрительно кивнул.
Гомон стих. И местные вои, и дружина князя молчали, молчали каждые по своей причине. Кривичи при нахождении в строю были отучены от слишком бурных выражений эмоций, ну, а дружина была просто в шоке, уж слишком быстро все случилось.
Чтоб не потерять лица, князь сунул руку в кошель и бросил наворопнику серебряную монету:
– Держи, заслужил.
Олесь на лету поймал ее и с тем же спокойным выражением на лице поблагодарил.
– Потешил меня твой воин, боярин.
– Так ведь, светлый князь, это и твой воин. Мы все твои воины, – поведя ладонью руки вдоль строя кривичей, периферийным зрением Монзырев заметил, как эта фраза понравилась князю. – Велишь в поход идти, и мы тут же встанем под твои знамена. А сейчас прошу посетить мой дом. Боярыня моя, поди, заждалась нас к столу.
– Что ж, Гордей Вестимирович, показывай дорогу. Ты хозяин в этих местах.
– С превеликим удовольствием. Улеб Гунарович, распорядись сотниками. Пусть обеспечат сопровождение. Ну, ты сам знаешь.
– Слушаюсь, хевдинг.
Уже отмеряя расстояние до крепости, следуя бок о бок и разговаривая на отвлеченные темы, князь все же заметил:
– Что же это надо было сделать такого, что бы Улеб Моржовый Клык признал тебя хевдингом?
– Воевода оговорился. Видно, стар стал.
