вертеться над умирающим, пытаясь половчее подойти, чтобы срезать кусок загрубевшей от выделений материи.
– Уйди, Никола, – забыв уже и про цель визита, и про онемевших от такой бесцеремонности хозяйку дома и ее помощниц, Милован взял в руки нож и несколькими ловкими движениями вспорол материю.
– Фу, ты! – поморщившись от вида вздувшейся, посередине почерневшей, но окантованной ярко-красными рубцами язвы, пенсионер отпрянул назад. – Хоть промывали?! – глядя на ранение, продолжал он.
– За отцом сразу же отправили, так он молиться и велел за спасение души раба божьего Онисима, – практически хором отвечали бабы.
– Рану промывали?! – повторил свой вопрос гость.
– Отец Фрол не велел, – испуганно замотала головой старуха.
– Не велел?! Что говорил: «нельзя»?
– Ничего не говорил, – испуганно залепетала в ответ самая молодая. – Молитесь, говорил, за спасение души…
– Не вопрошали, стало быть, так?
– Так в руках все божьих-то, – запричитали женщины.
– Тьфу ты, пропасть! – в сердцах выругался пришелец. Умирающий вдруг издал протяжный стон и, выгнувшись на жестком своем ложе, дернулся, в одну секунду успокаиваясь.
– Отдал Богу душу, – смиренно перекрестился стоявший в углу Тит.
– Дьякона кличьте, – раздраженно крестясь, проворчал пришелец из грядущего. – Пошли отсюда, – развернувшись, он наткнулся на забившихся в угол мальцов. Сидя на лавке, те, спрятавши носы под рогожкой, испуганно наблюдали за происходившим. Причем самому взрослому на вид больше двенадцати лет ну никак нельзя было дать. – Ты, что ли, старшим теперь будешь? – поглядев на него, поинтересовался пенсионер.
– Ну, я, – пискнул в ответ тот.
– Сошлись, что ли, поздно? – обратился к старухе Николай Сергеевич.
– Тохтамыш старшеньких-то повысек, – зашлась слезами та. – Вон вдовушки теперь все трое!
– Делать что умеете? – переведя взгляд на детей, поинтересовался трудовик.
– Тятька с братьями пряжей да сукном торговали, – насупившись, отвечал тот.
– А брали где?
– А что делали, то и продавали.
– А сами как? – мужчина заинтересованно посмотрел на отвечавшего. – Сдюжите? Есть на чем полотна ткать-то?
– А чего спрашиваешь? – в меру дерзко отвечал старший.
– А может, по миру не хочу, чтобы пошли, – усмехнулся в ответ мужчина. – Вот и калым предлагаю на харч в обмен. Или нелепо тебе такое? Как нет, так я и дальше пойду. Я-то в знак уважения к покойному в дом ваш и пришел.
– Чего выткать-то? – уходя от прямого ответа, деловито поинтересовался пацан.
– А сукна доброго.
– Сукна? – задумчиво переспросил паренек. – Сдюжу, – решительно подняв глаза, отвечал тот.
– Вот и лад, – усмехнулся в ответ пенсионер. – Третьего дня пряжи принесут от меня, – деловито распорядился он. Потом, поймав недоуменный взгляд мальца, добавил: – Счету небось не обучены?
– Нам счет тот и не надобен. Не ткачей то дело, – важно отвечал паренек. – Тятька говорил… Он только и умел считать, – чуть подумав, закончил пацан.
– Ты теперь за старшего, тебе и решать. Третьего дня, после утрени, тебя ежели дома не окажется, другим калым отдам.
– Обучишь счету твоему, окажусь, – мрачно отвечал тот.
– Звать как?
– Ершом и звать.
– Где Никола-чужеродец живет – ведомо?
– А кому неведомо-то?
– Завтрего дня и жду после утрени. Мальцов счету обучаю. Приходи, – снова вспомнив незатейливый мотивчик «Самары-городка», пришелец вышел в сени.
– Слышь, Никола, – уже на улице окликнул пенсионера Милован. – А не слишком щедр ты?
– А тебе-то что? Из своей мошны плачу.
– А чем тебе маститые мастеровые не любы-то?
– Чего не любы? – Николай Сергеевич лишь пожал плечами в ответ. – Борзы уж чересчур! Да и дерут не по-божески.
– А мальцов-то куда? Опыту ж с гулькин нос.
