противный треск рвущегося пороха заглушил привычный шум.
– Обошлось, кажись, – когда все стихло, осторожно поднявшись, трудовик обернулся посмотреть: а что произошло?
– Микула, Царство ему Небесное, – прогудел кто-то, призраком поднимаясь из расстелившегося по земле дыма. – Отмаялся, бедолага!
Чуя беду, Николай Сергеевич поднялся и подбежал к распластанному истерзанному телу.
– Что случилось?!
– Микула запнулся да факел в порох уронил. Гляди, посекло-то как горемычного, – стянув головной убор, прогудел один из мастеровых.
– Ладно, хоть скоро. Аж и пикнуть не успел.
– У, черт! – выругался преподаватель. Мало того что человека потерял, так еще и остатки пороха, выделенного князем на стрельбы, взорвались. А тут еще и дробинами чугунными, рядом с которыми бочонок разорвавшийся хранили, народ поранило. Не серьезно, конечно, дымный все-таки порох, но все равно – худо. А еще худо, что у князя теперь надо было новую порцию выпрашивать. Заместо взорвавшегося. В общем, поматерившись, строго-настрого запретил впредь картечь с порохом держать, а сам, не обращая внимания на разглядывающего место взрыва Милована, направился к князю.
Вот только Дмитрия Ивановича просьба эта в восторг не привела. Едва услыхав о том, что пришельцу еще пороха хотя бы половина пуда на стрельбы потребуется, так и помрачнел.
– Ты, Никола, вещи хоть ладные глаголишь да творишь, да все одно знай меру, – нахохлившись, отвечал он пожилому человеку. – Пороху нынче и так – кот наплакал, а ты пожечь и тот желаешь!
– Да не пожечь, Дмитрий Иванович! – засуетился в ответ тот. – Кто же почем зря пулять дозволит-то?! Для дела все! Пусть бы бомбардиры пристрелялись хоть да поняли, что да как. А то, не дай Бог, своих же и положат!
– Ты, Никола, воздух зазря не сотрясай, – спокойно отвечал князь. – Я тебе и не отказал еще, а ты уже – за свое. Тут мне верней серчать, что пороху так и не увидал, или не прав я? Сколь ждать еще от наук твоих толку? Пока только жжешь почем зря да с Киприаном, – внезапно насупившись, помрачнел правитель, – дела темные вершишь.
– Помилуй, Дмитрий Иванович! – обомлел Булыцкий. – Какие дела? Ему от меня бумага, как тебе порох потребна!
– Ну, гляди у меня, – все также насупившись, продолжал правитель. – Владыка хоть и от Бога человек, а все одно и его иной раз в грех тянет, или забыл уже, а?
– Помню, – мрачно отозвался преподаватель.
– Порох на что опять переводить собрался? На что сдался он тебе? – уже без агрессии, а скорее, устало поинтересовался Донской.
– Ты, князь, и меня пойми, – учитель, также успокоившись, поспешил дать обратную. – Я-то за что сейчас речь держу? Душ чтобы православных в осаде если сохранить поболе. Вон ворог пока у стен, расстреливать да раны сеять, да так, чтобы ни один заряд попусту не ушел. А для того пристреляться бомбардирам надобно хоть чуть.
– А как мы у стен чужих? – метнув горящий взгляд, живо поинтересовался князь.
– А какая разница-то? Мы у стен, так камнями да ядрами стены – в щепу, – разгорячившись, он разошелся, да так, что Великий князь Московский не смог сдержаться да улыбнулся. Впрочем, пенсионер за суетою своей и не заметил того. – Я тебе еще в первые встречи говаривал: росичи завсегда волею, удалью да духом самим ворогов переламывать будут! А к удали той – диковины, да навыки, да орудия грозные, так и никто поперек ничего не посмеет.
– Будь по-твоему, Никола, – кивнул в ответ Дмитрий Донской. – Не чугунки бы твои, так и отказал бы! Шибко хорошо идут и в соседние княжества, и в земли заморские. Получишь ты пороху. Но и спрошу я с тебя за него! Ох, как спрошу!
– Благодарю тебя, князь, – склонился перед правителем пожилой человек, мысленно проклиная вновь невесть с чего зазвеневшую в башке мелодию пресловутой «Самары-городка».
В общем, князь поверил Николе и дал «добро» на испытания да три недели сроку, две из которых уже истекли. Впрочем, в этот раз пенсионеру переживать было не о чем: недалеко от домны, укрытые от посторонних глаз, были собраны три горки. Одна – из камней, канатами туго обтянутыми, другая – из десятка вымученных за все время ядер, третья – со зловещими мешочками, туго набитыми чугунными фрагментами. И все – для учений, на которых будущим бомбардирам должно было осваивать премудрости дела артиллерийского.
У горки с мешочками маялся Милован, который, едва завидев товарища, поспешил поприветствовать Булыцкого.
– И что, Никола, – завидев товарища, поспешил поинтересоваться бывший лихой, – говорят, супротив диковин твоих никаким кольчугам не устоять. Верно ли это?
– Верно, – усмехнувшись, отвечал трудовик.
– И что? Эти, ты сказывал, в твоем грядущем смерть сеять будут? – кивнув на ядра, осторожно поинтересовался бородач.
– Эти? Нет. В грядущем ядра такие смехом покажутся. Да и не забивай голову. Все одно, ни мне, ни тебе до грядущего того не дотянуть.
– И что, чугуном всех? – не унимался Милован.
– Выходит, так.
– А как мешок твой порохом начинить? – кивнув в сторону горки с картечью, осторожно поинтересовался бывший лихой.
