– А негоже потому как ягоду дьявольскую православным в пищу.
– Да какая же она дьявольская?! – опешил трудовик.
– А как же нет? – выскочив с бабьего кута, удивилась женщина. – Все живое, вон, от сызмальства да к старости тянется: зелено-молодо да румяно- взросло, а как состарилось, так и увяло. А бестия твоя – поперек!
– Чего поперек?
– А того, что, как мала была, так и румяна. А потом не стариться, но молодеть начала. Где видано, чтобы творения Божьи поперек закону?
– Позеленела, что ли?
– Позеленела.
– Тьфу, ты! – взбеленился Николай Сергеевич. – Наказывал же: на свету не держать ее! Почто достали?!
– Так и смердеть начала.
– А сейчас где?
– В подклет назад убрали, с глаз чтобы долой.
– У, пропасть, – выругавшись, преподаватель отправился в подклет проверить, что произошло. Едва нырнув в подсобку, он почувствовал характерный острый запах гнили вперемешку с еще каким-то кисловатым душком. – Вот, зараза! – замотав физиономию попавшейся под руку тряпкой, трудовик, чуть пообвыкшись к темноте, начал разбираться в происшедшем.
Картофель действительно гнить начал. Щедро чем-то политые сверху, клубни обросли мохнатыми бугорками плесени и, выделяя собственные жидкости, начали, скукожившись, едко смердеть. Подняв голову, преподаватель живо обнаружил причину бед: пузатая ендова, в которой хранил Николай Сергеевич хмельной мед на случай визита гостей. И хоть и была она закрыта, да, видать, кто-то повадился из дворовых лакомиться угощением. Вот только высоко лохань та сидела, не всякому и дотянуться сподручно. Видать, утку не раз опрокинул лиходей этот, поливая содержимое нижнего ящика.
– Матвейка! – сразу же сообразил Николай Сергеевич, вспомнив разбитного паренька с вечно блестящими глазами. – У, чертенок! Погоди у меня! Ухи пообрываю! И тебе, и Ждану! – зарычал трудовик, поднимаясь на ноги с намерением тут же воплотить в жизнь задумку. Впрочем, вспомнив слова Слободана, остепенившись, задумался: а чего он, собственно говоря, взъелся?
На Ждана злиться – грех. То – душа святая. Доверчивая. Его только ленивый не надует. А на Матвейку какая обида? Сам же на свадьбе позволил тому хмельного меду, пусть бы и от гостя. Вот и подсадил мальца на сладенькое. Теперь не ухи обрывать надобно, а думать, как отучать, пока малой пьяницей не стал. Хотя, может, и не он… проверить надо бы!
Решив так, он двинул на грядки, где, по разумению его, все еще должны были находиться парни.
Интуиция не подвела. Ждан в сопровождении юнца ковырялся, окучивая картошку. Ждан, как обычно, сосредоточенный и собранный, Матвейка – зашедшийся румянцем, с горящими глазками, да рассыпающийся в пошловатых прибаутках.
– А ну, – схватив пацана за шею, рявкнул пожилой человек, – дохни!
– Ой, Никола, пусти! Христом-Богом молю, прости! – заверещал тот, почувствовав неладное.
– Чего всполошился-то, а?! – оскалился в ответ трудовик. – Чай ни слова тебе еще не сказал, а ты прощения уже просишь! Не рановато ли?!
– Ой, больно! Ой, пусти! – пронзительно верещал малой.
– Дыхни, велено кому! – рявкнул преподаватель, и до смерти перепуганный юнец выдохнул в лицо трудовику.
– Мед пил, верно? – оскалился тот, почувствовав кисловатый запах браги. – А чтобы не приметили, воды подливал?! Так?!
– Так, Никола, – разревелся в ответ тот. – Прости, бес попутал! Сладок медок твой! Не смог пересилить соблазну дьявольского!
– Ух, я тебя! – замахнувшись, пришелец собрался отвесить тому приличную затрещину, но, глядя на сжавшегося в комок малого, смягчился. – А ну, пойдем!!! – вспомнив спартанские методы борьбы с пьянством, преподаватель за шкирку поволок за собой шкодника. – Доставай ендову!!! – как в сени зашли, рыкнул Николай Сергеевич.
– Мож, не надо, Никола?! – снова захныкал тот, однако пенсионер был непреклонен.
Шмыгая носом и размазывая слезы, тот, под осуждающими взглядами собравшихся домочадцев, выволок на свет емкость.
– Открывай! Чего глядишь?! – Малец, не смея перечить, откинул крышку. По клети расползся сладковато-гаденький запах подпорченной браги.
– Медок, говоришь, хорош? – оскалился Булыцкий. – Ну так – пей, – указал он на утку.
– Прости, Никола, бес попутал! – уткнувшись в пол, словно заклинание, продолжал бубнить паренек.
– Пей, кому велено! – рыкнул в ответ учитель, и малец, схватив утку и черпанув в нее хмельного напитка, принялся судорожными глотками опустошать ее, расплескивая и щедро поливая рубаху. Осушив плошку, парень поспешил отбросить ее в сторону. – Подними! – велел преподаватель, и Матвейка послушно взял в руки посудину. – Еще пей!
– Никола, помилуй… – попытался отнекиваться тот, но снова безуспешно. Зачерпнув еще, пацан принялся, отфыркиваясь, заглатывать напиток.
– Еще пей, – когда и с этой порцией было покончено, приказал экзекутор. Малец безропотно повторил процедуру. – Вкусен медок-то, а? – когда Матвейка, даваясь, прикончил шестой черпак, поинтересовался Николай Сергеевич.
