начал. Николай Сергеевич поплевался поначалу, а потом, рассудив, что то – всяко польза, дозволил то. Пусть, мол, науки ратные хоть так внедряются, раз Великому князю Московскому нелепы они пока.
Правда, здесь другая неурядица. Иван Родионович ох как Фролу невзлюбился.
– Иуда он! – гневно сотрясая кулачками, шипел священнослужитель. – Единожды супротив князя выступив, грех на душу взял! Нет боле веры такому!
– Ох, и злобы в тебе, отче, – раздраженно проворчал в ответ преподаватель. – И от Бога человек, а все одно – не по заповедям живешь.
– Спаситель наш тоже гневался, да гнев тот праведным был. Против тех, кто Господа нашего имя разменной монетой сотворил.
– А Иван Родионович тебе чем не угодил?! Тем, что против воли Дмитрия Ивановича подняться посмел? Так и покаялся поди давно!
– Иуда Искариот тоже покаялся, да поздно все!
– Вот и порадуйся, что Квашнин сейчас о душе озаботился, – Булыцкий попытался успокоить собеседника.
– Иуда он! – выпалил упрямый служитель, зло сплевывая в направлении тренировочной площадки, где холопы опального боярина вместе с мальцами отрабатывали построения.
– Бог тебе в помощь, отец Фрол, – усмехнулся пришелец, глядя, как беспокойный священнослужитель, гневно размахивая руками, удаляется прочь. Впрочем, и усмешка, и спокойствие показными были. Уж очень задели его слова Фрола, тем более что опять и опять судьба поворачивала пришельца к тому вещему сну…
А еще – принципы управления лодьей. Вот тут-то ох как пригодился опыт Олега! Единственного, кто, как оказалось, ходил по морям не в качестве пассажира, но даже управляя судами. А раз так, то, отдав все на откуп таинственному знакомцу, Булыцкий погрузился в обсуждение новой конструкции с мастеровыми своими. Ох, как те озадачились, чертежи, наспех набросанные, и так и сяк вертя! Ох, как начали руками махать, отговаривая Булыцкого от затеи этой. Ведь ясно уже было, что судно гораздо большее, чем тренировочное, получается. Мало того, и лодья боевая против такого – невеличка. И мороки… в разы! Хотя и видно было, что неприятие то – от привычки иначе делать все. Ведь и аргумент основной против эксперимента такого был: отродясь, Никола, не делали так! Как против укладу отцовского-то?! Ну и довеском, что с князем-то перетолковать надобно бы.
Лишь Лель один, по обыкновению своему долго молча чертежи разглядывавший, вдруг проронил:
– Ты, Никола, вот чего. Лодья твоя ох как здорова получается. Кормчему и не углядеть ничего будет, бошки разве что тех, кто впереди… А как сослепу- то ее вести?
– Ох, Лель, благодарю тебя за наставление, – спохватившись, Булыцкий понял, что и впрямь про мостик-то капитанский и думать забыл. А без него действительно не дай Бог судно загубить.
– Во, – радостно всполошились мастеровые, причину отыскав, на которую теперь тупое нежелание менять что-то удобно так списывать стало. – Как можно, чтобы кормчий – слепой?
– Лодка сатанинская! Чуть не так – и на дно, к русалкам!
– Душ сколь разом православных загубить-то!
– Языки попридержите, – первым не выдержав, повысил голос Лель. – Ишь, что бабы вой устроили! Сорока да Гурьян мне в помощь. Остальные – подите! Управимся. Как нужны станете, так и кликнем.
Оставив при себе самых толковых, мастеровой, бубня себе что-то под нос, принялся сосредоточенно разглядывать чертежи.
– Дай, Лель, – попросил Булыцкий, – мостик добавлю. Иначе, твоя правда, – недолог век будет лодьи той. – Мастеровой молчал, и Булыцкий, решив, что тот слишком увлекся, потянул руки с намерением забрать себе лист.
– Не замай, – огрызнулся старик, резко голову поднимая.
– Дай, говорю! Место кормчему нарисую.
– Ты, Никола, шибок больно! Ты уже небось как на лодье своей по озеру ходишь, грезы думаешь. Так ты поперву построй да в воду опусти, а потому уже… Не лодья то. И не укшуй. Волоком не протащишь. Дно только побьешь. И тесом обшивать чтобы по уму надо ставить. Боком сначала одним, потом – другим… – закончив тираду свою грозную, тот снова погрузился в изучение убогих чертежей, бормоча про себя уже скорее. – Мож, то в грядущем твоем, как по наказу: подумал, вот тебе и лодья! Разом. А мне мастеровым объяснять, как да и что делать. Толку лодью сробить, ежели в воду ты ее спустить не сподобишься? Вон, с этими пока управились – маеты было, а тут – вдвое большая. Как ее? На руках, что ли, тащить?! Так то рук не хватит никаких.
Булыцкий пристыженно замолчал, понимая, что прав-то товарищ его. Увлекшись новаторствами, совсем и думать забыл про инфраструктуру! И ведь человек-то опытный да неглупый, а даже он, в азарте увлеченный, как-то и забыл про миллион сопутствующих мелочей, которые по совокупности своей поважней конечного продукта будут. И если был бы он пацаном, так и простительно. А тут…
– Верфи нужны, – только что и нашел буркнуть преподаватель, – там, где лодьи такие строят. Увлекся я, что мальчишка зеленый. Прости. Поперву надо было…
Лель не ответил, внимательно изучая эскизы. Только потом, удовлетворенно хмыкнув, довольно пояснил:
– Ты, Никола, душу почем зря не трави. Тут дело такое: увидать надо было, что сделать должно. Так, что на горячность свою не сетуй, а рисуй
