правитель новый церемониться не будет, а так все обставит, что и смерть таким горемыкам подарком настоящим судьбы покажется.
За всеми этими заботами пролетел остаток сентября. Тепло ушло. Разом. Небо заволокло тучами, воздух наполнился влагой, а промозглые ветра принялись обрывать листву, щедро укрывая землю пестрым одеялом.
Ветра теперь менялись так часто, что и помышлять было нечего о парусном судоходстве; трудовик потому настрого запретил юнцам не то что выходить в открытую воду, но даже приближаться к уцелевшей лодке. Особенно после того, как разгулявшийся ветер, разом окрепнув и сменив направление, едва не выбросил ее на берег. После этого, от греха подальше, распорядился учитель затопить суденышко, только за суетами как-то и позабыли все про то.
– Что, Милован, пора и честь знать, – трудовик как-то окликнул по обыкновению своему хмурого товарища. Стоя спиной к не на шутку разгулявшемуся ветру, тот в ответ лишь коротко кивнул, указывая на пляшущий на волнах трехмачтовый парусник с отчаянно белеющим на фоне грозного черного неба треугольником паруса. – Кто посмел?!! – разом посерев, взвился тот.
– Василий Дмитриевич.
– Ох, уши надеру-то! И не спрошу, что княжий сын! Почто лодью не потопили, как велено было, а!!! – схватив за шиворот верного своего товарища, тот попытался сдвинуть его с места, однако тот, ловко стряхнув руку мужчины, снова кивнул в сторону борта: гляди!
Ничего не понимая, пенсионер уставился на крошечный кораблик, который, теряя ход, под основным лишь парусом шел вдоль пристани. Минута, другая, третья. Уже почти замерев, судно неторопливо перевалилось на другой борт и, зачерпнув в ловушку паруса разгулявшегося ветра, подпрыгивая на горбах волн, неторопливо пошло в противоположном направлении. И снова через какое-то время, изрядно потеряв ход, оно сменило галс и вновь двинулось поперек озера, медленно, но верно приближаясь к пристани.
– Супротив ветра, Никола, идет! – взбудораженно прокричал бывший лихой, тыча пальцем в приближающуюся лодью. – Вот шельма-то! – Потом, вдруг насупившись да как-то разом ссутулившись, негромко бросил: – Признал я его, Никола. Все понять не мог, где же рожу ту видывал. А потом упомнил: в монастыре Троицком! Не Олег он никакой… Шельма!
– Монах, что ли? – приложив ладонь ко лбу, Николай Сергеевич напряженно наблюдал, как небольшое судно играет с ветром. – Постой, постой, – сообразив, к чему клонит сейчас его товарищ, встрепенулся трудовик. – В монастыре Троицком, говоришь?! Еще когда тебе келью подпалили? – Милован угрюмо кивнул. – Некомат?!! – обалдев от такой догадки, зло сплюнул пенсионер.
– Шельма! Душегуб! Иуда! А мы ему – княжича! У, попади он мне, – бородач сжал кулаки, да так, что трудовик даже представить себе не рискнул, что произойдет с сурожанином, попади тот и вправду сейчас в лапы разгневанного лихого.
– Чудно, – опустившись на доски подрагивающей в такт волне пристани, выдохнул Николай Сергеевич. – Уж раз сто до лиха довести мог да утечь… А до сих пор все – лад.
– Ждет чего-то, шельма!
– А чего ждать-то? – преподаватель лишь пожал плечами. – Ему чем дольше тут, так и вернее, что признают его. Не ты, так я или другой кто. Не дадон он, понимает небось. Давно признал-то?
– Да дня сего.
– Не тронь его, – попросил вдруг пришелец.
– Раз уж не тронул, да чуть Богу душу не отдал.
– Не отдал же.
– А как опять на лихо потянет? – помолчав, буркнул ратник. – Тогда что?
– Сегодняшним днем Господь велел жить. А завтра и день будет, и пища.
– То-то ты с диковинами своими возишься, что днем живешь одним, а?
– Оставь. Не замай. Я тебя прошу.
– Только потому, что ты, – сплюнув, отвечал Милован. – Ежели чего, на волю Бога уповаю да на твои диковины чудотворные. Мне теперь не можно живота потерять: Матрена, вон, тоже по лету разродиться должна.
– Сохранишь ты живот свой, – подбодрил товарища пенсионер.
– Ой ты, Господи! – за спинами мужей раздался чей-то, как показалось Булыцкому, торжествующий вой: то прилетел к причалу Фрол и, истово крестясь, устроил настоящую истерику. – Сгубили! Сгубили княжича, бесьи вы отродья! Одного в лодью, да супротив ветра!!! Анафема!!! Анафема вовек!!! – брызжа слюной, надрываясь, визжал он, да так, что даже невозмутимый Милован, резко развернувшись, широко замахнулся на служителя.
– Поди прочь!!! И без тебя тошно!!!
Отбежав на безопасное расстояние, тот снова принялся отчаянно голосить. Впрочем, теперь его истеричные вопли заглушал хохот разгулявшегося ветра.
А лодья, перекладывая с галса на галс, постепенно приближалась к причалу. Теперь уже можно было разглядеть сидящего на носу Василия Дмитриевича, зычным голосом отдающего команды кормчему и гребцам, помогающим при особо сложных маневрах. Там же, сидя на банке, довольно наблюдал за действиями юноши, уверенно ведущего судно, Некомат.
