закорючки свои: какие такие верфи.
– Добро, Лель, сделаю.
И снова полетели дни. Теперь, распределив обязанности, Булыцкий всецело посвятил все свое время проектированию первой судостроительной верфи, лишь несколько раз на дню отвлекаясь на отслужить молебен да понаблюдать за успехами потешников и холопов квашнинских или за Титом, упорно и, надо сказать, не без успеха ищущим способ быстро и эффективно спешить конника. А еще, чтобы выделить время на занятия счетом с грамотой под надзором мающегося скукой священнослужителя. Ну и плюс к тому – изучение слова Божьего от Фрола пустоглазого.
С утра – строевая подготовка, где под присмотром Тверда занимались муштрой, подолгу маршируя на пятачках, добиваясь невиданной ранее синхронности, а также отрабатывая целый ряд таких навыков, как построение в детинец в условиях боя, наступление строем и отступление им же, сдерживание лобовой атаки, а также отработка эффективной защиты от лучников с использованием фанерных легких щитов во весь рост.
Погоняв молодняк, Тверд передавал эстафетную палочку Фролу, или, когда тот на несколько дней отлучился, сославшись на необходимость исповедаться, приняв перед этим строгий пост, исключающий даже общение с окружающими, настоятель Никитского монастыря служил утренний молебен, заодно давая юнцам передышку, после которой за дело брался Тит.
Погоняв ребят, ратник бросал их на полосы препятствий, где они, переходя под руководство Милована и с благословения священнослужителей, отрабатывали штурм насыпи недалеко от Александрова Борисоглебского монастыря[94]. Убегавшись, часть малых под руководством Олега грузились в лодьи для наработки навыков управления судном, а остальные – на тренажеры – учиться премудрости абордажа.
Тут, правда, едва бедой не окончилось. Увлекшись как-то, не справились с управлением, столкнулись две лодки. Крепко так! Воды черпанув, мигом отправились на дно, не утянув едва за собой пацанов гурьбу; благо и место не очень глубоко было, и на воде юнцы держаться научились, и обломки на поверхности остались, да и третья халупа быстро подошла! Каким-то чудом никто из юнцов и не утоп!
Занимаясь с мальцами, Булыцкий, не обращая внимания на периодические исчезновения Фрола, жадно ловил весточки, присылаемые Великим князем Московским. Раз в две-три недели на взмыленной лошаденке прилетал из Москвы гонец, приносивший туго свернутый свиток улучшающейся от раза к разу бумаги с описанием происходивших событий. А творились вещи неспокойные.
Витовт после знакового разговора с Великим князем Московским, вернувшись домой, объявил себя Великим князем Литовским, ссылаясь на волю Вселенского Патриарха и поддержку Дмитрия Донского. Тут и церкви с монастырями в помощь! Действуя согласно письму от Его Святейшества, подвергли анафеме клятвоотступников, подтверждая волю митрополита о том, что будущим правителем должно быть православному Витовту. Новость живо расколола Великое княжество Литовское на два воинствующих лагеря. На тех, кто всецело поддерживал Витовта позицию по отношению к Ягайло и его братьям, и тех, кто встал на сторону клятвоотступников. И если первых было явно больше, то к сторонникам Ягайло примкнула в основном знать со своими дружинами, что тут же уравняло силы противоборствующих сторон.
Вот тут-то и показала себя сметка да искушенность в делах политических правителя московского. Как жареным запахло, так те из бояр, кто в немилость Донского попали, встрепенулись разом, понимая, что сама судьба шанс им дает реабилитироваться в глазах Великого князя Московского. А за ними те, из местных, кого благодаря усилиям Дмитрия Ивановича землями наделили дополнительными, и те, кто к наградам охочи были да поближе к Москве жаждали перебраться. В итоге обиженное меньшинство предпочло тихонько так заткнуться и в лучшем случае затаиться, не принимая участия в конфликте или, поддавшись общим настроениям, поднять людей против Ягайло. Хотя те – в основном в восточной части страны. Те же, кто ближе к западу да к польской границе, те почти поголовно к потомку Ольгерда ушли. Так, волею судеб оказалось, что и Гродно и Троки, традиционно считавшиеся наделами Витовта, оказавшись в осаде, один за другим пали, да так стремительно, что новоиспеченный Великий князь Литовский едва успел вывезти дочь, перевезя ее от греха подальше в покоренный Новгород-Северский[95]. Тут уже, как на грех, оживились рыцари Тевтонского ордена, атаковавшие осевшего в Вильно клятвоотступника, да так, что тот был вынужден, оставив крепость и захваченные земли, бежать в Крево, где, запершись в Кревском замке, судорожно слал гонцов в Польшу да к брату. И неизвестно, чем бы закончилась вся эта каша, если бы не польская шляхта, поставленная перед фактом: либо помощь незадачливому претенденту на трон, либо один на один оставаться с Тевтонским орденом, да еще, и с высокой долей вероятности, отрезанными от границ Великого княжества Литовского. Удар в тыл заставил тевтонцев изменить направление и спасаться бегством, ища защиты за стенами вновь отстроенного замка Мариевендер. Ягайло же в результате столь головокружительного маневра, изловчившись, начал объединять вокруг себя союзников, настроенных на переход в подчинение папы римского. Правда, в связи с тем, что среди таких оказалось и немало православных, было принято компромиссное решение: сохранение богослужения византийской литургической традиции на церковнославянском языке[96]. И хотя такое решение выглядело странно, Донской счел необходимым поставить о том в известность Николая Сергеевича.
Эти короткие сообщения, а также слухи, расползающиеся по русской земле, позволяли быть в курсе событий, происходящих в соседних землях. Читая новости да слушая рассказы людей осведомленных, с одной стороны, злорадствовал учитель: так, мол, аспиду и надо. С другой – иной раз и потом холодным покрывался, понимая, какая каша вновь заварилась с его, пенсионера, подачи. Вон, Ковно тевтоны пожгли, ни единой души не пощадив. Витовт, в тыл Ягайле ударить собравшийся, под Менском был вынужден срочно развернуть свое войско для подавления восстания в собственных землях, поднятое совсем разобиженными боярами, по тем или иным причинам лишившихся своих привилегий. И хоть восстание то несерьезным было, но давить его надо было срочно и с максимальной жестокостью. Так, чтобы никто боле и помышлять не смел о неповиновении Великому князю Литовскому, а помыслив, понимал, что
