– Ярости?
– Храбрости. Гнева во мне довольно. Но мне от этого как-то не по себе.
– Отец Ярви сказал, что это ты принес меня сюда. Сказал, что ты спас мне жизнь.
– Ну… на одной же ж скамье сидим…
– Все равно спасибо.
Он смотрел в пол, кусал губу. А потом все-таки решился и посмотрел на нее.
– Прости меня, пожалуйста. За все. За…
Вот опять! Опять этот беспомощный взгляд! Но ей вовсе не хотелось его обнять. Ей захотелось его стукнуть.
– Прости, в общем.
– Да ничего страшного, – сипло проговорила она. – Жизнь есть жизнь.
– Я бы хотел… чтоб все было по-другому.
– Я тоже.
Она очень устала. Все тело болело. И в душе – тоже все болело. И ей совсем не хотелось подбирать вежливые слова.
– Если тебе кто-то не нравится, ты ж не можешь сделать так, чтоб человек нравился, правда?
– Ну… да, – жалостно пробормотал он.
Вот треснуть его, и вся недолга!
– Но мы ж с тобой бок о бок столько времени. Давай… может, будем друзьями, а?
Она ответила холодным, прямо ледяным голосом. Холодным и острым, как изготовленный к бою клинок. Либо так, либо она сейчас разревется. Нет, только не это.
– Нет, Бранд, не думаю, что у нас получится быть друзьями. Ничего уже не поправишь.
Он совсем сник. Словно ему обидно стало! Наверное, виноватым себя чувствует – и правильно! Пусть ему тоже будет больно! Как ей!
– В общем, смотри.
И он повернулся к ней спиной.
– Я буду ждать. Буду нужен – позови.
Дверь закрылась, и она оскалилась на нее, и тут же разболелось лицо. На глазах выступили слезы, она зло смахнула их рукавом. Это нечестно. Совсем нечестно. Но, как выясняется, в любви, как на поле боя, – нет тут честности, совсем нет.
Однажды она уже позволила себе обмануться. И все, довольно с нее этого одного раза. И того много. Не позволять себе надеяться! А то с этими надеждами – как с сорняками, раз не выполол, и все – они пустили корни! И она дохромала до Ральфа и попросила, чтобы ее посадили за другое весло на пути домой.
В конце концов, он ей кое-чем обязан, разве нет?
Очень странные союзники
– Значит, уезжаешь? – спросила Сумаэль.
Ее тяжелые шаги эхом отдавались в пустом коридоре.
– Через неделю, – отозвался отец Ярви. – Если Священная замерзнет, до дома не доберемся. Махнешь с нами, а? И не говори, что не скучаешь по хрусткому белому снегу!
Она рассмеялась:
– О да! Настанет погожий денек, и я сразу так: эх, ну что такое, сейчас бы замерзнуть до смерти! Останешься у нас, а? Разве тебе не по нраву южное солнце?
– Я слишком бледнокожий для него. Сгораю, а не загораю.
И Ярви горько вздохнул.
– А еще есть клятва, которую нужно сдержать.
Улыбка разом изгладилась с лица Сумаэль.
– Я и не думала, что ты серьезно относишься к клятвам.
– К этой отношусь очень серьезно, – тихо сказал отец Ярви.
– И что же, пойдешь против всего мира, чтобы исполнить ее?
– Надеюсь, до этого не дойдет.
Сумаэль фыркнула:
– Ну ты же знаешь, как оно бывает, с надеждами.
– А то, – пробормотал Бранд.
