Дядя оценил расстояние между племянником и небесной девой как критическое и требующее вмешательства.
– Право же, тебя… хм… хоть на цепь сажай, – вздохнул он, из деликатности пропустив слово «кобель». – Кто за язык тебя тянул с этой клятвой дурацкой? Уже бы давно уединялся с женой сколько душе угодно. Хоть стихи читать, хоть…
Самое время было изобразить припадок стыдливости, что Таня и сделала: пронзительно пискнула, занавесила лицо широким рукавом и шмыгнула мимо дядюшки Сяна обратно за свой столик.
Сян Юн получил от раздосадованного дядюшки увесистый шлепок костяным веером по лбу. Тот смиренно принял наказание, из уважения к старшему родственнику даже не попытавшись заслониться рукой. Но пока дядя Лян не видел, лукаво подмигнул Тане. Мол, не бойся, я тебя не выдам.
– Что ты прячешь за спиной, негодник?
Татьяна вжала голову в плечи, но Сян Юн с видом обиженной невинности показал дядюшке чистые ладони. И даже спиной повернулся, чтоб тот убедился.
Чутье подсказывало Сян Ляну, что дело нечисто. Он придирчиво огляделся и ничего подозрительного не обнаружил. Все три шкатулки, в том числе и самая маленькая, стояли на прежнем месте.
«Когда он успел? – поразилась Таня. – Вот ведь ловкость рук какая!»
Следующий пир отличался от всех предыдущих, ибо ради самого Куай-вана решено было сделать исключение. Раз правитель Чу, Сян Ляном же и возведенный на престол, решил почтить визитом своих верных подданных, то его следует познакомить с небесной девой персонально, а не через ширму. Примерно так заявил дядюшка, явившись к Татьяне во главе целого каравана слуг, нагруженных подарками для будущей невестки.
– Куай-ван любит все оттенки лаванды, уважьте его, Тьян Ню. Наш мудрый ван большой эстет и умеет ценить женскую красоту.
Сказано это было столь двусмысленным тоном, что спины у коленопреклоненных служанок задрожали от сдерживаемого смеха.
– Что он такого смешного сказал? – спросила Таня у девушек, когда дядюшка ушел.
И тут на нее вывалили всю историю воцарения Куай-вана в мельчайших подробностях. Последний потомок некогда могучих ванов Чу прозябал в горной деревне, пока его не нашел Сян Лян. Совершенно дикого парня отмыли, нарядили, накормили и даже приучили говорить в нужном месте правильные слова. Но бедолага слишком долго пас чужих овец в полном одиночестве и навсегда попутал их с женщинами.
– В овчарню его пускать запрещено, – хихикала девчонка, унизывая Танины запястья браслетами. – А уж чему наложниц учат… стыдно даже подумать…
– Замечательно. А я должна развлекать овцелюба, – вздохнула Татьяна.
Макушку ей увенчали какой-то сложной штуковиной, состоящей из серебряных цветочков и жемчужинок, из которой со всех сторон на плечи опускались висюльки, и при малейшем движении все сооружение шелестело и звенело, как будто дождь барабанил по жестяному отливу на окне. Не иначе Сян Лян специально его надеть приказал, чтобы будущая уважаемая невестка не подслушала лишнего. Хотя Таня и не стала бы. Ничего ровным счетом интересного. Поток взаимной лести, настолько неприкрытой, наглой и приторной, что челюсти сводило, прерывался только безудержной похвальбой или же страшными угрозами в адрес врагов.
Однако остальной наряд пришелся Тане по душе. Нижнее платье-цюнь цвета глицинии отлично сочеталось с более темного оттенка узорами на шэньи и контрастной лиловой каймой на полах и рукавах. Чего у дядюшки Сян Ляна было не отнять, так это художественного вкуса и тонкого чувства стиля. Даже на европейский взгляд старый вельможа одевался изысканно, словно всю жизнь только тем и занимался, что перед зеркалом крутился. Но и пакостил он тоже высокохудожественно. Усадив гостью за отдельный низенький столик между собой и генералом и прямо перед Куай-ваном, Сян Лян сделал так, что Татьяна глазами повести в сторону не смела без его ведома. Оставалось лишь есть и глазеть на упитанного молодого человека в парчовом халате и причудливом головном уборе. Небесная дева потрясла его овцеводческое воображение, и после пира ван был твердо намерен попробовать на ощупь ее волосы. О чем он прямо так и заявил: мол, хочет узнать, мягче ли они ягнячьей шерстки. Таня закатила глаза, генерал Сян Юн громко поперхнулся вином, остальные гости принялись ржать как кони, а дядюшка залебезил так, словно и в самом деле боялся Куай-вана.
– Вы смутили нашу прекрасную гостью, очень смутили. Вы такой шутник, повелитель. Ха-ха-ха! Какое милое сравнение! Правда же, гости дорогие?
Через час Татьяну уже тошнило от древнекитайского застолья.
– Вам положить еще свининки? – вопрошал абсолютно трезвый Сян Лян и, не дожидаясь ответа, приказывал принести добавки для небесной девы. Вино подливали всем присутствующим без остановки. И действо чем дальше, тем больше напоминало пьяный купеческий загул в дорогом ресторане, когда все перекрикивают друг друга, без удержу хвастаются и мелют языками что ни попадя. Только без драки и битья посуды, а так – один в один.
– Вы нехорошо себя чувствуете? – вдруг спросил Сян Юн, который вроде и пил за пятерых, но оставался трезв.
– Почему вы так решили, генерал?
Таня и вправду ощущала легкую тошноту, списывая ее на общее впечатление от всего пира. Свинина, дичь и овощи тяжелым грузом лежали в желудке, из-за непривычной позы ныла спина, а от запаха благовоний у девушки кружилась голова.
– Вы бледнее обычного, Тьян Ню. Совсем как зимняя луна – холодная и далекая.
– Я в полном порядке, генерал, – соврала Таня.
