Забота и внимание обязательно польстили бы девушке, если бы не исходили от Сян Юна. Его Татьяна не собиралась прощать – ни сейчас, ни впредь. А меж тем генерал вел себя идеально – не докучал визитами, не приставал и перестал наконец-то заваливать подарками подозрительного происхождения. Сначала Таня решила, будто он слишком занят, а может, даже и охладел к нареченной, но одна из служанок проговорилась. Дескать, посреди ночи Сян Юн приходит в шатер и подолгу смотрит на спящую девушку. Задумчиво так, словно пытается вспомнить что-то важное. Потом хмурится и уходит. Кому такое понравится?
Когда все гости окончательно перепились, а Куай-ван уснул лицом в фазане, дядюшка Лян сделал знак прислужницам, и те немедленно увели Таню к себе. К этому моменту она уже едва на ногах держалась от непонятно откуда взявшейся усталости и ломоты во всем теле. Сначала девушка решила, что это из-за сильно затянутого на талии парчового кушака. Но когда служанки его размотали, легче не стало. Напротив, в правом подвздошье разрастался пульсирующий комок боли.
Таня немедленно забралась под одеяло, свернулась клубочком и постаралась не шевелиться, в надежде, что боль постепенно уйдет.
– Надо заснуть, надо скорее заснуть, – шептала девушка, запретив себе даже думать о происходящем. – Все пройдет. К утру все точно пройдет.
Таня вертелась с боку на бок, пытаясь найти удобную позу, но с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже. Боль, словно стенобитное орудие в ворота крепости, била по нервам, она рвалась сквозь стиснутые зубы наружу, если не криком, то мучительным сдавленным стоном.
В какой-то момент девушка провалилась в забытье, а потому не услышала, как в шатер кто-то вошел.
– Что? Что с вами?
Это Сян Юн склонился над постелью, тревожно вглядываясь в лицо небесной девы.
– Мне… – Татьяна хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Мне так… больно…
И тогда он рывком сорвал с нее одеяло, а увидев скрюченное тело и поджатые к животу ноги, заорал на весь лагерь, поднимая на ноги всех, у кого имелись уши:
– Стража! Лекаря сюда! Огня!
Завизжали очумелые спросонок служанки, затем в шатер ворвались стражники с факелами, а еще через миг загудел тревожный барабан, словно на ставку Чу напали враги.
– Не… надо…
Но генерал никого не слушал и ничего не слышал. Он бесновался и жаждал крови, раздавая тумаки всем, кто под руку подвернется.
– Никого из лагеря не выпускать! Задержать отравителя! Взять под стражу поваров!
– О боже… перестаньте…
Каждое слово давалось Тане с величайшим трудом, и тогда она просто дернула мужчину за подол халата.
– Сян Юн… Юн… пожалуйста… Юн…
Через миг генерал уже стоял рядом на коленях, сжимая в ладонях ее мокрое от пота лицо.
– Кто это сделал? Кто отравил тебя? Когда? На пиру или потом?
Таня видела саму себя, отражающуюся в его черных, расширенных до предела зрачках: смертельно бледную, с темными кругами вокруг глаз, пересохшими губами, едва дышащую. Что еще мог подумать бешеный чусец? Только про яд.
– Меня не отравили, – простонала она. – Правда. Мне плохо. Я больна. Но не от яда. Я знаю.
И обмякла безвольной безжизненной куклой в его руках, напугав до истошного вопля:
– Тьян Ню! Лекаря! Тьян Ню! Где этот сучий пес?
– Я здесь, мой господин, я уже здесь, – пропищал Янь Цюньпин, с горем пополам пробившийся через галдящую толпу зрителей. – Дайте мне осмотреть госпожу небесную деву.
Он цапнул прохладной лапкой левое запястье Тани и принялся считать пульс. За правое ее крепко держал генерал.
– У меня… – начала было она.
– Тише, тише, моя Тьян Ню, – прошептал Сян Юн. – Я сделаю все, чтобы тебя спасти.
«Ага! Сейчас ты начнешь казнить всех без разбору, – испугалась Татьяна. – Вот только от приступа аппендицита массовые казни ничуть не помогают».
– Скажите всем, чтобы вышли, мой господин, – потребовал лекарь. – Приличия надобно соблюдать.
– Все вон! – гаркнул генерал, но в последний момент вернул одну из выползающих на четвереньках служанок. – Ты! Останешься. И попробуй потом только рот раскрыть.
Янь Цюньпин исследовал пульс еще в нескольких важных точках тела, деликатно попросил разрешения прикоснуться к животу и показать, где болит сильнее всего.
– Она говорит, что это не яд, – встрял нетерпеливый Сян Юн.
– Так и есть, мой благородный господин, – согласился врач и пошел нести какую-то тарабарщину про ритм и частоту пульса, а также про нарушения
