— Напугал он тебя? — спросил Мартин.
Лукавить мне не захотелось.
— Но это же не он. Это ты меня пугаешь. Иногда у тебя получается.
— Прости меня… Признаюсь в хвастовстве. Но ведь я это сделал! Никто не понял, что это за штука, один я. И я подчинил его. Разве тебе не интересно?
— Было интересно. Но…
Продолжения не последовало, потому что я никак не могла сформулировать четко, в чем же заключается «но». Может быть, в том, что я начинала понимать, насколько Мартин сильный колдун — немного странно для студента-библиотечника. Или в том, что мне начинало чудиться двойное дно в этом человеке с ослепительной улыбкой и веселыми глазами. А больше всего меня смущало то обстоятельство, что, когда Мартин стоял позади меня и касался губами моих волос, мне было наплевать на все «но» на свете.
Как ни в чем не бывало Мартин спросил:
— Ну что, теперь к Сикорски?
Однако после его прикосновений в душе царил полный хаос, и никакие инсталляции в мире сквозь него не пробились бы.
Не в коня корм, поняла я и решительно сказала:
— Нет уж. Хватит с меня на сегодня инферно. Пойдем лучше просто погуляем.
И мы покинули Эрмитаж и весь вечер бродили по городу. Мартин будто бы сделал шаг назад. Он вел себя как добрый приятель, задавал мне тысячу вопросов о моих пристрастиях, с интересом выслушивал ответы, комментировал их какими-то забавными историями, рассказывал анекдоты, читал стихи и вообще вел себя просто и мило как никогда. Прогулка напоминала затишье перед боем, и я была благодарна Мартину за эту передышку.
Белые ночи уже входили в силу, поэтому, когда мы подошли к дому в Малом переулке, смеркалось, но было все еще светло.
У входа мы остановились и посмотрели друг на друга.
— Я провожу тебя до квартиры, ты позволишь? — спросил Мартин.
— Ты пьешь кофе на ночь? — ответила я вопросом на вопрос.
— Еще как! — сказал Мартин.
Больше не было сказано ни слова. Я взяла его за руку и ввела в свой дом.
Мы молча поднимались по узкой лестнице. Ступени заканчивались одновременно слишком быстро и слишком медленно. Хоть бы Снежинка догадалась на кухню уйти, отстраненно подумала я на втором этаже. Если она останется в комнате — например, спрячется под диваном, — я буду чувствовать себя не в своей тарелке, подумала я на третьем. Впрочем, мне все равно, решила я, поднявшись на последний, четвертый этаж.
У дверей квартиры Мартин взял меня за плечи, развернул к себе и обнял. В полумраке его глаза сияли синим нетерпением, руки скользили по моей спине по-хозяйски уверенно.
— Кофе — это слишком долго, Данимира, — пробормотал он и нагнулся, чтобы поцеловать меня.
Я прикрыла глаза и поэтому не уловила, что в точности произошло.
Вспышка была такой яркой, что я увидела её сквозь веки. Раздался какой-то треск, как будто рвали тугую материю, объятия Мартина исчезли, и, когда я открыла глаза, он стоял у противоположной стены, ошеломленный и разъяренный. Поза у него была такая, как будто его в эту стену хорошенько впечатали. Золотые волосы приподнялись как наэлектризованные.
Я застыла столбом. Глупым, ничего не понимающим соляным столбом. Рот у меня приоткрылся, но слов не было.
Мартин искривил губы и выдал длинное многосложное ругательство на древнеегипетском. Может, и не на древнеегипетском, но это был тот самый язык, на котором он отдавал приказы ушебти. И это точно было ругательством.
Потом он отлепился от стены и пошел на меня.
Я продолжала стоять в ступоре.
Мартин приблизился и навис надо мною.
— Ты что творишь? — спрашивал он со спокойным интересом, но почему-то сразу стало ясно, что Мартин в бешенстве. — Ты же была не против?
Я кивнула.
— Я тебе противен?
Я в испуге помотала головой.
— Тогда как прикажешь это все понимать?
— Это не я. — Дар речи наконец вернулся ко мне. — Честное слово.
Мартин внимательно вглядывался в мои расширенные глаза.
— Данимира, ты ведь у нас правдивая девочка?
