— Не хочешь играть? Ты грустная. Думаешь о плохом?
Попробовать поговорить, что ли? Вроде бы его разум уже достиг того уровня, когда можно обсуждать вещи посложнее, чем мытье рук перед едой.
— Я думаю о тебе.
Он помрачнел, скомкал в кулаке фантик с веревочкой и присел на стул. Взглядом Чудовище уперся в пол.
— И что ты думаешь? — спросил он несчастным голосом. — Я плохой?
Жалость коснулась моего сердца. Неизвестность страшила не только меня. А Чудовище так эмоционально на все реагировал… Может быть, ему еще страшнее, чем мне.
Ох, что же нас ждет?
Я подошла и, встав на задние лапы, потрогала его за колено. Чудовище подхватил меня и прижал к груди. Я обняла его за шею и вдохнула знакомый полынный запах.
— Пока нет. Но можешь им стать.
— Но ведь могу и не стать?
— Не знаю. Правда не знаю, что случится, когда ты выздоровеешь. Может так выйти, что ты станешь относиться ко мне… не очень хорошо.
Я почувствовала, как он замер.
Чудовище порывисто выпрямился и поставил меня рядом на комод, чтобы можно было смотреть мне в глаза. Некоторое время он подбирал слова и наконец выговорил:
— К тебе? Плохо относиться? Как можно к тебе плохо относиться? Я никого красивее и умнее не видел!
Много ты видел… Я не могла не улыбнуться… смешной такой… Мне, конечно, понравилось наивное замечание Чудовища о моей несравненной красоте и потрясающем уме, тем более что это было сказано от души, но расслабляться не стоило.
— Давай сделаем так. Если ты вдруг почувствуешь что-то странное по отношению ко мне — скажи об этом сразу же.
Чудовище пожал плечами.
— Я могу прямо сейчас сказать. Я всегда чувствую странное, когда смотрю на тебя. Вот здесь. — И он прижал ладонь к левой половине груди.
Не сразу я нашлась, что ответить. Сначала зажмурилась и потерлась щекой о его плечо. Потом пояснила:
— Имелось в виду, если ты вдруг начнешь думать обо мне плохо — тогда скажи.
Чудовище смотрел все так же недоверчиво.
— Но я никогда не буду думать о тебе плохо.
— Ну, или вдруг тебе захочется сделать что-то странное… э-э-э… например, выпить моей кровушки… ну так… внезапно…
Прозвучало глупо. Очень глупо.
— Чего-о-о? — как-то очень по-человечески протянул Чудовище. У него даже голос изменился, стал ниже.
— Ну я и говорю: что-то странное…
— А что еще странного мне может захотеться? — Это было произнесено тем же незнакомым баритоном и звучало отнюдь не наивно, а скорее с насмешкой.
Как же быстро-то он прошел путь от смеха до иронии…
Ладно, во всяком случае, попытка сделана. Может, где-то и отложится.
Я бодро сказала:
— Не буду перечислять, странностям нет предела. Где мой фантик с веревочкой? Давай играть.
Чудовище разжал кулак. На ладони у него лежала горстка пепла.
Вот так. А я-то думала, у нас еще есть время…
— Это он сам, — заторможенно сказал Чудовище, разглядывая пепел.
Угу. Сам. Поздравляю, Даня, ты живешь в одном доме с эмоционально нестабильным пирокинетиком.
Я заглянула ему в глаза и мягко сказала:
— Нет, не сам. Ты расстроился и сжег мою игрушку. Я знаю, что ты не нарочно, но постарайся больше так не делать. Так можно и без дома остаться — загорится что-нибудь, и начнется пожар. Не стоит в студеную зимнюю пору — помнишь? — оставаться без дома. Замерзнем.
— Я постараюсь. Но это не я.
— Это ты, и чем скорей ты это признаешь, тем безопаснее всем будет.
— Это не я, — упрямо сказал Чудовище. — Не хочу больше меняться. Не хочу быть умным. Не хочу ничего жечь. Что для этого надо делать?
Или не делать.
Не надо бродить ночами по черной степи, и не надо связывать красные нити. Теперь, когда на груди Чудовища обнаружилась пентаграмма, мои
