Выронив подсвечник, Просперо пошатнулся. Ладони сделались мокрыми от крови. В свете гаснущей свечи он увидел рукоять того самого подлого кинжала – будь он проклят! – глубоко вонзившегося в живот. Колени Просперо подогнулись, а девчонка бросилась к нему и крепко ухватила рукоять кинжала, рыдая от неких сильных чувств, природу коих Просперо постичь не сумел. Ненасытный клинок вытягивал из него душу, и он не мог поделать ничего – из раны струилась кровь, а с ней уходили и последние мгновения жизни. Вспомнилась Миранда – вот она, заливаясь смехом, мчится вдоль берега острова прекрасным летним днем, вот она лежит в гробу… Но видения тут же исчезли. Осталась лишь уверенность в том, что, кем бы ни была убившая его юная злодейка, страдания ее будут длиться вечно.
Кровь, брызнувшая на руки, едва Лючия попыталась выдернуть кинжал, оказалась неожиданно горяча. Рыдая над умирающим, она едва могла разглядеть ее сквозь слезы. А еще никак не могла понять, как все это вышло. Вот она развернула кинжал… миг – и клинок глубоко вонзился в живот Просперо! Кинжал словно сам, по собственной воле – непреклонной, решительной, жаждущей крови – кинулся к нему, увлекая ее за собой. Ведь она хотела только украсть этот кинжал, чтобы помешать замыслам Просперо, а после найти способ убедить его отказаться от задуманного, однако сделала именно то, о чем просила наставница матери. Все сопротивление ее воле, все планы, все разговоры, постоянные споры с самой собой и с матерью – все, что произошло после ночной поездки к той пещере, пошло прахом. Быть может, сама судьба вонзила в Просперо клинок, оставив ей лишь…
– Черт раздери!
Голос в дверях заставил вскинуть голову. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди. Франческо в Милане? Здесь?
– Любовь моя…
– Любовь? Если в груди моей и жила любовь к тебе, теперь она мертва! Как я мог думать, что ты мила и непорочна, когда ты способна на такое?
Выпустив кинжал, Лючия с трудом поднялась на ноги. Подол платья, рукава, ладони – все было залито кровью.
– Я только хотела…
– Я видел, как ты ударила его! Вот этими, своими собственными глазами! Убийца! Неужели нашего брака было бы мало? При чем здесь герцог? Все из-за того, что он решил принять сторону моего отца?
– Франческо! Я…
– Суть не в причине, а в поступке. Как проклята душа твоя отныне, навеки проклят будь и наш союз.
С этими словами Франческо повернулся к ней спиной и помчался вниз, громко стуча подметками по каменным ступеням. Вот-вот позовет стражу… Как ни болело, как ни рвалось на части сердце Лючии, жажда жизни в ней не ослабла. Обернувшись к телу, она коснулась век герцога, закрыв лишенные жизни глаза, и выдернула кинжал из раны – легко, будто соломинку из волос. Без лишних раздумий Лючия обернула оружие той же тканью, в которой обнаружила его, перевязала тем же золотым шнуром и спрятала в сумочку, укрытую под плащом.
Ключ от комнаты, сделанный матерью, рассыпался в пыль, сделав свое дело, поэтому Лючия просто тихонько закрыла дверь и поспешила вниз, каждый миг ожидая услышать крик Франческо, зовущего слуг. Но во дворце царило то же безмолвие, что и по пути внутрь – даже шагов Франческо было не слыхать. Лючия пустилась бежать тем же задним ходом для слуг, каким проникла во дворец, надеясь, что Франческо поступил так же – в конце концов, это был самый легкий путь, – однако юноши нигде не было видно.
Со времени заката прошли многие часы, но до рассвета оставалось еще больше. Лючия решила как можно скорее покинуть дворец, добраться до своей лошади – а там ей, возможно, удастся перехватить Франческо на дороге и упросить выслушать ее.
Винный погреб был тих и пуст, как и прежде. Лючия зажгла фонарь, спрятанный за одной из бочек, и поспешила через огромный зал, тянувшийся из конца в конец особняка, к черному ходу, оставленному открытым подкупленным слугой. Задув свечу, она повесила фонарь на пояс и выскользнула наружу, во двор.
Из караулки доносился мирный храп стражника. Фруктовый сад в дальнем углу парка был так же пустынен, как и в те минуты, когда она кралась сквозь него в дом. Франческо поблизости не было, и тревоги он до сих пор не поднял. Лючия беспрепятственно добралась до стены, приставила к ней садовую лестницу, взобралась наверх и тихо оттолкнула лестницу прочь, в высокую траву. Спрыгнуть вниз, в кусты, разросшиеся по ту сторону благодаря разленившимся стражникам, было легче легкого.
Зимняя резиденция Просперо находилась на южной окраине города, среди виноградников. Не в силах поверить, что ей удалось выбраться из дворца без малейших препон, Лючия бежала, пока под ней не подломились ноги, и она не рухнула в грязь. Кое-как поднявшись, она продолжила путь. Ее душили слезы, вина лежала на плечах тяжким грузом, будто ярмо раба. Наконец она добралась до неглубокой речки на краю виноградника и без сил опустилась на землю. Горизонт озарился зловещим багрянцем. Стоило смежить веки – перед глазами появлялась кровь, а каждый вдох нес с собой воспоминания об отвращении в глазах Франческо. Пока что ей ничто не угрожало, и Лючия, забыв об осторожности, уткнулась лицом в землю и плакала, пока не защипало в горле.
– Ну вот, теперь в слезы! Да что же ты за тварь?
Взвизгнув, Лючия отпрянула назад – так, что плечи ее оказались в воде. Перед ней стоял волшебник и герцог Миланский. Его одежды тоже были залиты кровью, но с виду он был вполне жив и здоров.
– Разве вы… Но я же…
– …убила меня – да, я знаю. Я при сем присутствовал.
