из нескольких дорог он выберет, и…
– Если хочешь, чтобы его нашел я, я повинуюсь, – горько сказал герцог. – Так уж нынче обстоят дела…
– Хорошо, – Лючия досуха вытерла руки плащом. Под ногтями все еще оставалась запекшаяся кровь, и от ее вида Лючия вздрогнула. – Должна заметить, ваша светлость, вы прекрасно держитесь, несмотря на то, как обернулись события.
Герцог пожал плечами.
– Мне и без того осталось всего несколько недель. Ты всего лишь повергла остаток моей жизни в сущий хаос. Конечно, я предпочел бы хаосу порядок, но, видимо, слишком обленился и утратил бдительность. Вскоре мы еще побеседуем, и ты расскажешь, как сумела проникнуть в мою башню незамеченной. А до тех пор не показывайся никому на глаза. И нечего мне улыбаться – не о тебе забочусь. Забочусь я лишь о том, чтобы ты осталась в живых, пока не упокоишь мою душу.
Поиски Франческо де Медичи оказались неожиданно легкими – при жизни, чтобы отыскать человека, пришлось бы прибегать к куда более сложным методам. Теперь же, когда Просперо стал призраком, а та, в чьей власти оказалась его душа, любила искомого, все вышло проще простого. Он всего лишь пошел вдоль серебряной нити, тянувшейся из сердца Лючии и видимой только ему одному, через виноградник и по дороге к побережью.
Двигаться так быстро без малейших усилий было сущим наслаждением. Эта девица была права лишь отчасти: он не просто прекрасно держался в своем хождении по мукам, он наслаждался им. Злость на девчонку бодрила, как свежий ветер, ворвавшийся в душную комнату через распахнутое настежь окно. Прежде ему и в голову не пришло бы, что только смерть заставит его почувствовать себя живым – впервые за несколько десятков лет!
Хотя причиной этому, пожалуй, была не только злость. Радость принесло настоящее дело. Только теперь он осознал, как засиделся на месте. Сам того не сознавая, он превратил свою жизнь в искусство отворачиваться от всего на свете – от людей, от испытаний, от повседневных забот внешнего мира. Все, что он полагал величайшими достижениями, было просто незначительными мелочами, обретавшими видимость величия из-за одного-единственного простого и трагического обстоятельства: после смерти Миранды он настолько утратил требовательность к самому себе и столь малого достиг в науке волшебства, что любое, самое крохотное открытие казалось гениальным озарением.
Теперь же перед ним была настоящая загадка. Девица Медичи сказала, что послана кем-то, обладающим даром Видения. Несомненно, ведьмой – ведьмой исключительной силы, тут можно было биться об заклад на что угодно. Безусловно, это она снабдила девчонку неким средством, которое помогло той обойти защитные чары, а простой бабке-ведунье подобное не под силу. При первой же возможности нужно расспросить девицу подробнее.
Юноша отыскался в номере на втором этаже постоялого двора, где имелось сносное вино и отменные шлюхи. Следуя вдоль нити, Просперо влетел в окно. Юнец сидел на краю постели, обхватив руками голову. Губы его были мертвенно бледны. Судя по трясущимся пальцам, он до сих пор не оправился от потрясения.
Просперо скользнул вперед, повис перед ним в воздухе и презрительно скривил губу, услышав всхлипывания.
– Видишь меня?
Если Медичи и видел его, то не отреагировал никак. Приблизившись к столу в углу комнаты, Просперо увидел лежавшее на нем письмо.
«Сеньор де Медичи!
Связать себя узами брака – дело немалое. Убедитесь, что отдаете свое сердце достойной избраннице. Если хотите узнать истинную природу вашей суженой, будьте в верхней комнате башни Просперо, что в его зимней усадьбе на южной границе Милана, в ночь полнолуния. Позаботьтесь, чтобы вас никто не видел. Только тогда вы поймете, достойна ли она вашего сердца.
Почерк казался знакомым, но Просперо не мог вспомнить, чья это рука. Определенно, женская… Значит, этот юноша должен был увидеть момент убийства – или же появиться сразу после. За всем этим чувствовались весьма серьезные силы. Мальчишка ведь не прятался в темном углу весь вечер и всю ночь до предрассветных часов? Конечно, нет, иначе был бы обнаружен. Нет, он явился именно к нужному времени – в момент убийства.
Этот факт, вкупе с тем, что на девчонку не подействовали защитные чары, говорил о чем-то большем, нежели простое ведовство. Он указывал на ту, которой поклоняются сами ведьмы.
Франческо подошел к окну и выглянул наружу – как раз в том направлении, откуда пришел Просперо. Глаза его были красны от слез и недостатка сна.
– Ты – не более, чем актер в чьем-то театре, – сказал ему Просперо. – Глупец! Ты слышишь меня?
Ответа не последовало. Тогда Просперо подлетел ближе и помахал рукой между окном и Франческо – в каком-то дюйме от лица юноши.
В кои-то веки ему действительно потребовалось поговорить с одним из Медичи – и это было невозможно! И как же долго было невозможно поговорить с той единственной, с кем хотелось поговорить… Сколько раз он горел желанием поговорить с дочерью – хоть однажды, напоследок? Но смерть – разлучница жестокая и неумолимая…
Комната постоялого двора вдруг сделалась серой. Что-то, словно невидимая рука, подхватило герцога и унесло прочь. В следующий миг Просперо увидел, что стоит посреди дороги, за городом, но окрестности были совершенно не похожи на буколические сельские места, которыми ему доводилось
