рукоятью. Мне с трудом удалось его выдернуть и сунуть за пояс.
– Я покину вас ненадолго.
– Куда вы?
– Спасать государя, – не вдаваясь в детали, я вновь прильнул к розовым губкам мисс Челлендер, срывая свежий поцелуй.
Стоило ли тратить время, объясняя ей, что мне необходимо опередить императорский поезд, потому что эта засада не единственная и если отсюда уже подали условный знак, царю Александру грозит другая опасность. Куда страшнее…
– Вы же вернётесь, Мишенька? – едва не плача, спросила Энни, крепко-крепко прижавшись к моей груди.
– Обещаю, – соврал я, не будучи ни в малейшей уверенности, что справлюсь. – Просто подожди меня. И ни во что тут не вмешивайся!
– Обещаю, – так же искренне соврала рыжая англичанка, пряча револьвер за спину и тихо взводя курок. Что ж, это означает лишь то, что мы действительно та ещё парочка…
Минутой позже, лавируя между дерущимися и перешагивая через трупы, я выбрался из страшного трактира. На моих губах ещё горел поцелуй рыжей англичанки, самой отважной и прекрасной девушки на свете. Отвязав чужого коня, я влез в седло и попытался пустить жеребца вскачь. Как же!
Подлая скотина сначала заартачилась, пытаясь бить крупом, но я умею обращаться с такими капризными типами. Натянув удила и завернув голову коня, я крепко врезал ему ладонью по ушам, после чего перепуганное животное мигом предпочло подчиниться.
Ветер бил в лицо, конь нёсся бешеным галопом, северное солнце слепило глаза, а холодный воздух обжигал лёгкие. Восторг и ярость насыщали кровь каким-то пороховым бешенством. Я ни о чём не думал, ничего не боялся, голова была настолько восхитительно лёгкой, а мысли прозрачно-хрустальными, что, казалось, я видел весь мир через каждую пылинку, чувствовал всей кожей любое колебание воздуха, оставленное крыльями мотылька.
Где-то далеко на горизонте мелькали блики, царский поезд ранним утром выдвигался на старую дорогу к Петергофу. Высокие казачьи пики с флажками яркими пятнышками выделялись над сине-зеленой полосой перелеска. Меньше чем через час они будут тут. Надо успеть? Успеем, да-а!
Поднятый над кустами ружейный ствол я заметил слишком поздно. Тело отреагировало быстрее, чем разум, – резко подняв коня на дыбы, я свесился вниз, и предназначенная мне пуля пробила шею бедного животного.
Жеребец пронзительно заржал и, сделав два прыжка вбок, рухнул в траву. Меня выбросило из седла, словно тряпичного Арлекина. Господи, да каким чудом я вообще голову не свернул, кто бы знал…
По счастью, от страшной боли в боку я даже не пытался встать, а дважды перекатился в сторону кустов. Вторая пуля выбила фонтанчик чёрной пыли на том месте, где только что была моя спина. Собственно, только сейчас, окрепнув задним умом, как и все русские, я вдруг понял, что дважды (трижды?) чудом жив, потому что острейший кинжал старого конвойца всё ещё торчал у меня за поясом, и если б я сам на него не напоролся…
Провидение, чудо, шутка Господа, что угодно, поскольку в реальной жизни такого не бывает. Я на четвереньках дополз до спасительных придорожных кустов и уже оттуда осторожно осмотрелся. В меня больше не стреляли. Уже приятно.
Смею предположить, что негодяй был вооружён двуствольным охотничьим ружьём или штуцером немецкого образца. На сто шагов его убойная сила не знала равных, и даже если предположить, что император поедет в открытой коляске, его голова будет отличной мишенью. Я был прав, фон Браундфельс не мог рисковать, устраивая лишь одну засаду, поэтому он спрятал в кустах стрелка.
Какой-нибудь узкоглазый китаец уже успел перезарядить длинноствольное ружьё и ждёт своего часа. Конвой непременно заметит убитую у дороги лошадь, но что, если царь Александр к этому времени уже будет в досягаемости выстрела? Хороший стрелок способен послать пулю и на сто пятьдесят – двести шагов. Неужели те, кто хотят изменить политику России, пусть даже с самыми благими намерениями, воплотят в реальность свои чёрные замыслы?!
– Майкл, ты говоришь и мыслишь, как самый занудный педагог Оксфорда, – сам себе сказал я, с трудом вставая на ноги. – На твоей исторической родине в подобных случаях выражаются иначе – хрен вам в зубы, сволочи!
Прикинув направление, я пригнулся и, скрываясь за кустами не хуже Матвея, бесшумно двинулся вперёд. На этот раз ни одна ветка не хрустнула под ногой, не скрипнул ни один сучок, высокая трава без малейшего звука раздвигалась перед моим сапогом, и даже птицы помогали мне, не прекращая беззаботного пения.
Я шёл, как волк, или, вернее, как цепной пёс, подкрадывающийся сзади к вору, влезшему в чужой дом. Этот китаец тысячу раз пожалеет, что прельстился немецкими или английскими деньгами, ступив на русскую землю. Это мой дом, и я никому не позволю…
– Строгов? – тихо спросили откуда-то слева.
Я резко обернулся, зажав казачий кинжал в правой руке, но было поздно. Буквально в пяти шагах от меня стоял человек, и длинная двустволка недвусмысленно (каламбур) смотрела мне в грудь. Не может быть, он же совсем недавно был с нами на..
– Вижу, вы узнали меня, Михаил Николаевич, – так же тихо, едва ли не шёпотом продолжил незаконнорожденный брат князя Юсупова. – Вы действительно очень симпатичны мне, и в иной ситуации, пожалуй, мы могли бы стать добрыми приятелями.
– Среди моих друзей нет предателей и негодяев, – вспомнив о Иеремии и Сэме, я быстро прикусил язычок, но поздно.
– Что ж… значит, вы не хуже меня знаете, как надо платить долги чести. Поверьте, это не доставляет мне ни малейшего удовлетворения…
