– Кел, успокойся.
– Кого?
Эсменет сделала знак Телиопе и обернулась к сыну. Голос ее был строг, но в глазах читалось обожание.
– Твоего старшего брата, – объяснила она. – Отец надеялся обучить его искусству разгадывать чувства в других, чтобы научиться обуздывать свои.
Она вновь повернулась к дочери.
– А предательство? – спросила она. – Сумел бы Инрилатас разглядеть измену в такой коварной душе, как у Майтанета?
– Может быть, мама, – ответила бледнокожая дочь. – Но, полагаю, во-вопрос скорее не в том, сумел бы он, а согласится ли.
Священная императрица всего Трехморья пожала плечами, и на лице ее проступили все страхи, которые постоянно сжимали ей сердце.
– Мне нужно знать. Чего нам терять?
Поскольку Эсменет было пора идти на совещание с генералами, юный наследный принц обедал один – насколько вообще ребенок его статуса мог остаться наедине с собой. Келмомас выходил из себя, даже когда понимал причины отсутствия матери, и вечно изводил рабов, прислуживавших ему, считая именно ее виновной за каждый удар, который наносил.
Позже этим же вечером он вытащил из-под кровати доску и продолжил работу над своей моделью. Поскольку предательство дяди – тема дня, мальчик решил изобразить Храм Ксотеи, величественное центральное сооружение Кмиральского храмового комплекса. Он принялся вырезать и обстругивать миниатюрные колонны маленькими резцами, которые мать подарила ему вместо готовой модели.
– Человек вознаграждается своими творениями… – сказала она тогда.
Безошибочно, не прибегая ни к каким измерениям, принц вырезал их не только абсолютно одинаковыми, но и в точной пропорции к остальным строениям, которые уже закончил.
Он никогда не демонстрировал свою работу матери. Знал, что она встревожится его способностью с первого раза охватывать взглядом какое-то место, погружаясь в него со всех сторон, и постигать его сущность, подобно птице, пролетающей над ним.
Подобно Отцу, владеющему всем миром.
И к тому же если бы Келмомас показал свой город матери, то сжечь его, как он намеревался, уже было бы сложнее. Эсменет не нравилась его страсть к поджогам.
Насекомые, подумал он. Надо заполнить улицы маленького города насекомыми. По-настоящему горит, решил мальчишка, только то, что движется.
Он вспомнил муравьев в саду.
Потом в голове всплыли стражники колоннады, охраняющие Сакральную Ограду. Вечерний бриз доносил их голоса, болтающие о пустяках, чтобы время дежурства пролетело незаметно…
Он развеселился при мысли о том, что может наябедничать на них, подслушав их разговоры.
И прежние убийства встали перед его внутренним взором, и то таинственное существо, бьющееся в ловушке, которое он видел в глазах умирающего. Единственное, которое он любил больше матери, – оно, и только оно. Дрожащее, растерянное, испуганное и умоляющее… больше всего – умоляющее.
«Прошу! Не убивай меня!»
– Страждущий, – произнес принц вслух.
«Да, – шепнул тайный голос. – Хорошее имя».
«Самое странное существо, правда, Самми?»
Самое странное.
– Страждущий… – Келмомас взвесил его на языке, проверяя, как звучит. – Как он перемещается из одного тела в другое?
Может, если он заперт в комнате. Может, умирающий – это только дверь в этой комнате.
– Заперт в комнате! – вскричал Кел, смеясь. – Да! Очень-очень умно и хитро!
И он скользнул во мрак темных коридоров, и побежал, пригибаясь и прячась во тьме. Только слабое колыхание пламени в мерцающих лампах отмечало его путь.
Наконец он подошел к Двери… высокой бронзовой двери с семью киранейскими львами, отчеканенными на ее позеленевшей поверхности, чьи гривы переходили в распростертые соколиные крылья. К той самой двери, которую мать запретила рабам чистить, пока не настанет день, когда ее можно будет открыть без всякого страха.
Дверь в комнату брата, Инрилатаса.
Она была неплотно прикрыта.
Келмомас ожидал этого, даже надеялся застать ее такой. Рабы, обслуживавшие брата, всегда так делали, когда в перерывах между приступами буйства наступало затишье. Но и в эти спокойные периоды они соблюдали строгий распорядок, омывая Инрилатаса и принося ему пищу в полуденную и полночную стражу.
Келмомас помедлил в коридоре несколько мгновений, переводя взгляд с драконов, вышитых алыми, черными и золотыми нитями на ковре в коридоре, на
