Я сомневался, захочет ли Каторжник снова со мной говорить, – он же сам сказал, что у нас не будет сборищ. Но еще он сказал, что всегда протянет мне руку помощи. И хотя он вряд ли имел в виду душеспасительные беседы, к кому еще я мог обратиться? Как бы там ни было, он вроде не собирался меня бить или натравливать свою банду.
Когда я подошел к столу, Каторжник поднял квадратную голову, но выражение его лица осталось для меня непроницаемым. Глаза, как обычно, были скрыты за стеклами солнцезащитных очков. Вблизи он почему-то оказался больше, чем мне помнилось.
– Есть пара минут? – спросил я.
– Что ж, ты хотя бы дождался, пока свалят федералы. Знаешь, что их спугнуло?
Я только пожал плечами, но Каторжник кивнул, будто я сказал что-то существенное.
– Надо понимать, в городе наметилась добыча покрупнее. Или они просто решили не светиться рядом с детьми. Неудачники. Даже зашифроваться толком не могут.
– Ты слышал о Диллоне? Диллоне Гарнере?
– Угу. Не лучшие новости с утра.
– Поверить не могу. В школе говорят, что он покончил с собой, потому что был Зверлингом.
– В том числе. А еще – что он связался с федералами и признался во всех грехах. Знаешь, позвонил в эту гребаную программу адаптации, как послушный мальчик. А потом узнал, что его увезут сегодня утром.
Интересно, этот день может стать еще хуже?
– Но почему он не сбежал?
Каторжник снял очки и внимательно на меня посмотрел.
– Такова жизнь, бро. Просто она не для всех. Я тоже не уверен, что выжил бы в бегах, отрезанный от всего, что знаю.
– Но ты два года сидел в колонии.
– Не сравнивай. С моими связями это были скорее каникулы. Халявная жратва, постель, Интернет. У меня было все, что душе угодно, – может, кроме девчонок.
– Не вижу разницы.
– Любой срок не бесконечен, – сказал Каторжник. – Судья вынесла приговор, и меня упекли в тюрягу, но я видел свет в конце туннеля, смекаешь? Рано или поздно меня выпустили бы. А Хаусхолдер затеял настоящий крестовый поход, и федералы пляшут под его дудку. Кто знает, сколько продлится это дерьмо? Вый дешь ли ты вообще на свободу?
– На днях нескольким родичам устроили побег с базы.
– Знаю. Неудивительно, что федералы зашевелились.
– Но тебя они вроде не трогают?
Каторжник покачал головой.
– Пока нет. Но это еще ничего не значит.
– Все так запуталось.
– Мне можешь не рассказывать. Хочешь совет? Если ФБР тебя заметет, коси под идиота. Даже если тебя посадят в клетку. Главное, не превращайся у них на глазах – и к камерам это тоже относится.
– А если у меня не будет выбора?
– Ты не слушаешь, – ответил Каторжник. – Пусть сажают в клетку, плевать. Когда это дерьмо закончится – потому что все дерьмо рано или поздно заканчивается, – сядут уже они, а ты останешься чистеньким. Их осудят за охоту на ведьм, а общественное мнение будет на твоей стороне. Но если тебя засекут за превращением, игре конец. Ты станешь фриком и уже не отбрешешься.
Я кивнул – в основном потому, что он этого ждал. Мои мысли по-прежнему крутились вокруг Диллона. Он нашел только один способ самому распорядиться своей жизнью, и им оказалась петля.
– Мы любили играть вместе, – сказал я. – Зависали в музыкальном классе во время обеда и все такое.
– И?
– Мне даже в голову прийти не могло, что он Зверлинг.
– Он скрывался, как умел. Знаешь, вроде тех геев, которые гнобят себе подобных.
– Я знаю. Но если бы я хоть раз с ним поговорил…
– Тебе нужно через это переступить, – твердо ответил Каторжник.
– Не могу.
Он покачал головой.
– Это не твоя вина, бро, понимаешь? Это было только его решение.
