Сетерис вздрогнул, как от удара хлыста, и Майя понял, что именно этого кузен больше всего хотел бы избежать. Майя спросил себя, должен ли он сейчас чувствовать себя победителем; никакой радости он не ощущал.
— Она утверждает, — мрачно продолжал он, — что ты верен нам.
— Да, Ваше Высочество, — голос кузена был вялым, как его уши, словно он не ожидал, что ему поверят. — Клянусь.
— Почему?
Охранники и нохэчареи смотрели на Майю, как задыхающиеся карпы. Но Сетерис даже не удивился. Он знал, о чем именно спрашивает Император.
Майя ждал, никогда прежде он не видел, чтобы Сетерис затруднялся найти нужные слова. Наконец тот выдавил из себя голосом хриплым, как рычание:
— Потому что Улерис Чавар идиот. А я верю в закон. И верю, что вы верите в закон. — Это шокирующее признание было самым большим комплиментом, который Майя когда-либо слышал от него. Сетерис посмотрел ему в лицо почти безумными глазами. — Я сделал много плохих вещей, Ваше Высочество, но я не предатель.
И тут Майю осенило: Сетерис уже стоял здесь раньше, обвиненный в государственной измене, на коленях перед Императором. Все возвращается на круги своя, вот почему Майя задал вопрос, который жег его, словно раскаленный уголь:
— Почему ты был сослан в Эдономею?
Горький смех вернул Майе прежнего Сетериса.
— Я сказал покойному Императору, вашему отцу, что если он верит в мою измену, он должен предать меня суду, а не запирать в Эсторамире, как нашкодившую собаку. Я думал, он меня убьет. Ибо я не был изменником, и он это знал. Но я попытался манипулировать им, и он не мог укротить свой гнев. Он никогда не мог справиться с гневом. Вот почему я был отправлен в Эдономею. Вместе с вами.
Воспоминания встали между ними, словно стеклянная стена. Медленно и задумчиво Майя произнес:
— Мы могли бы вернуть тебя туда.
— Ваше Высочество, я не сделал ничего плохого!
Протест был исполнен такой острой боли, что Майе стоило большого труда не причинить ее снова.
— Знаю, — сказал он. — Но, как тебе известно, я ненавижу тебя, и пока ты при дворе, всегда буду думать, что именно ты рассказал обо мне и кому.
Бескровные губы Сетериса дернулись. Снизив голос до шепота, он сказал:
— Я клянусь, что не расскажу ничего и никогда, даже своей жене. Это прошлое, и оно останется там… далеко. Я верен вам, Ваше Высочество, и понимаю опасность слов, вы же знаете.
Майя подумал обо всех словах, которыми Сетерис называл его — от «бестолочи» до «нечисти болотной». Да, теперь эти слова стали очень опасными. И все же он не мог не восхититься мужеством — если не откровенным безумием — кузена, взывавшего теперь к этим воспоминаниям.
— Я не пошлю тебя в Эдономею, но и не хочу видеть здесь, — он посмотрел в лицо Сетерису, впервые не вздрогнув от взгляда его холодных глаз.
На этот раз именно Сетерис первым опустил голову.
— Полагаю, я это заслужил, — пробормотал он с несчастным видом.
— Мы полагаем, что так, — ответил Майя.
Краем глаза он заметил, как вздрогнул Кала.
— Ваше Высочество, пожалуйста. Мы… я предан и хорошо обучен. Дайте мне работу, ответственность… хоть что-то. Не бросайте меня гнить, как Варенечибел.
— Мы не можем наказать тебя за участие в заговоре против нас, — сказал Майя, наблюдая, как страх постепенно покидает Сетериса.
Он сознательно отвернулся от кузена и посмотрел на Цевета, отстраненно отметив про себя, как сложно тому сохранять самообладание. Лицо секретаря ничего не выражало, но уши были плотно прижаты к голове и слегка подрагивали от волнения. Майя взглянул на него, и Цевет, внезапно очнувшись, склонил голову и бесшумно выскользнул из комнаты.
— Должность для вас будет найдена, — пообещал Майя Сетерису, — и мы не думаем, что вы должны и дальше оставаться в Эсторамире.
Голова Сетериса дернулась, когда Майя обратился к нему в формально-вежливом тоне, а к концу фразы глаза его сияли так, что Майя испытал легкий стыд и замешательство. Благодарность не была частью их отношений с Сетерисом, и Майя почувствовал, что вовсе этой благодарности не хочет.
Он повернулся к Хесеро Неларан, стоящей у стены с прижатыми к груди руками.
— Получите своего мужа, кузина Хесеро.
— Мы благодарим вас, Ваше Высочество, — сказала она, и Майя подумал, что она говорит искренне.
