Стоунвилл. Которая, насколько мне известно, истинная поклонница оперы.
Если белоснежная аристократическая кожа Ирргалии могла стать еще белее, то она такой стала. Внутри что-то натянулось, словно горло сдавила невидимая рука, а потом отпустило. Шагнула вперед и вскинула голову: именно так я мечтала петь всегда. Именно это я всегда мечтала спеть.
Арию Артомеллы.
Мой голос плачет в небе… а сердце рвется болью.
Последние минуты… и мир, покрытый смолью.
Смотреть в зал я сейчас не могла, поэтому смотрела наверх — на дракона.
Мой друг, спасенье это — смешное оправданье.
Течет в твои ладони горячее дыханье.
Прощай, прощай, прощай…
Не сразу поняла, что из груди рвется нечто большее, чем голос. Стоны или плач женщины, умирающей на руках возлюбленного. Были ли это мои чувства? Не знаю, я просто пела, звала, кричала — на пределе сил, на пределе чувств. Помнится, как-то Шайну спросили журналисты, есть ли в ее выступлениях какое-то правило, которое она никогда не нарушает. И она ответила: «Никогда не переношу на героев свои чувства. Я чувствую их».
Только сейчас я поняла, что это значит.
Меня больше не было.
Была только она — прощающаяся с жизнью и с тем, кого любила больше жизни.
Слезы были не моими, но они были настоящими. И справиться с ними я не могла, да и не хотела. Позволяла течь по лицу, сквозь сердце, отпуская всю боль и весь страх.
Фейерверк. Огненный взрыв — внутри.
Я не сразу поняла, что закончила: в груди разливалось тепло, по венам струилось жидкое пламя, согревающее, дарящее небывалую свободу и легкость. Тишина в зале стояла такая, что можно было услышать дыхание. И я услышала не только дыхание, даже чей-то всхлип, который прозвучал как выстрел. Взгляды, взгляды, взгляды — со всех сторон, потрясенные, словно в неверии расширившиеся глаза. Поклонилась, и следом за мной поклонился Дрэйк. Огненная вспышка под сердцем дернула так, что я потеряла выдох, от взгляда Аррингсхана снова стало по-человечески больно. Точнее, нечеловечески, словно что-то плавилось в груди. А вот глаза Халлорана напоминали огненные провалы, да что там — погребальные костры. Он смотрел на меня, испепеляя до косточки: яростно, жестко, зло. И тут я вспомнила, что мне пора бежать.
