– Они все равно будут прибывать, но мы выиграем время.
– Для чего?
– Чтобы вернуть мальчика.
Чарльз слушал их, а сам перебирал фотографии. Он хмурился. Может, эти снимки были сделаны в каком-то другом, параллельном варианте мира? Он уже начинал думать, что так оно и было. Он посмотрел на Труди.
– Он велел нам сосредоточиться на мальчике, – напомнила она.
Перебрав еще несколько фотографий (которые, казалось, все прибывали и прибывали, уж во всяком случае, сейчас их было намного больше, чем в начале), Чарльз откликнулся:
– Что я должен делать?
– Рассказывайте ему что-нибудь, – сказал Блеймир. – Обо всем, что видите на фотографиях… там на них много, много историй. В конце концов, разве не этого все мы хотим, разве не в этом нуждаемся? В рассказах и историях.
Чарльз наклонился над фигуркой на столе.
– Привет, Том! – Имя правильно легло на язык, как попкорн в кинотеатре. (Они с Труди водили когда-то этого мальчика в кино? Чарльз вообразил, что это было, что они делали это, много раз.) Он порылся в фотографиях, одну за другой выложил их перед лицом мальчика. Но у мальчика закрыты глаза… так ли? В самом ли деле закрыты? Чарльз был уверен, что заметил щелочку, похожую на полоску света под дверью. И тут, как раз собравшись перевернуть еще один снимок, он замер… на фотографии был мальчик, тот самый мальчик, что лежал сейчас перед ним, и он обнимал Чальза за ноги так крепко, как только сын может обнимать за ноги своего отца. – Это ты… – начал он хрипло.
– Ты стоял рядом со мной. Ты был огорчен, – сказал Чарльз. Он сказал так, потому что
Труди подняла на него глаза и…
– Хомяк, – сказал Чарльз, как будто напоминал ей про что-то само собой разумеющееся. Но Труди…
… безучастно смотрела на снимок.
– Том, – прошептал Чарльз и погладил лоб сына, наклонившись к нему как можно ближе. И он напомнил мальчику, как у них в гостях были Рэй и Джин, как Том хотел показать хомяка двум их дочкам, Ребекке и Лоре. Но был так возбужден и так торопился, поднимая деревянную дверцу клетки, что…
Чарльз помотал головой.
– Я никогда этого не делал, – проговорил он. – Никогда не… я никогда не мастерил клетку для хомяка.
– Расскажи до конца, – прошептала Труди. – Смотри.
Она показала на…
… мальчика – тот облекался плотью. В этом не могло быть никаких сомнений. И краска медленно возвращалась на его щеки.
– … в общем, ты уронил дверцу и придавил хомяка.
– Толстик, – вмешалась Труди, – Его звали Толстик… твоего хомяка.
Пораженный Чарльз воззрился на жену.
Повернув голову, он увидел, что одно из пугал размахивает лопаткой, обнаруженной в ведерке для угля у черного хода. Лопатка ударила двух троллей, и они расцепились, нарушив Цепь Артемиды, – и лучше всего было то, что они находились довольно близко к началу цепи, поэтому все тролли, стоявшие дальше, тут же разлетелись снопами искр.
Труди погладила мальчика пальцем по щеке. Ей показалось, или там была слезинка?
И разве не стало лицо мальчика мягче на ощупь?
– Продолжай, – сказала она.
На следующем фото мальчик сидел у Чарльза на коленях.
– Боже! – выдохнул Чарльз.
– Что такое?
Он начал цитировать по памяти: «Начнем с того, что стоял октябрь, месяц, особенный для мальчишек…»[27]
