Анника клала в рот нечто, что, по-видимому, считалось треской с картофельным пюре, но на вкус было рыбьим жиром и золой. С трудом она проглотила горячее месиво и отложила вилку.
– Ты томте – уж не на это ли ты намекаешь? Треклятый домовой-томте?
Эрика состроил недовольную мину.
– Я предпочитаю зваться «хранителем очага». Другое название тянет за собой нежелательные ассоциации.
– Томте, – повторила Анника. – Где же твоя остроконечная шляпа, мерзкий томте?
У Эрика потемнели глаза, больше они не были ни голубыми, ни зелеными. Сквозь стиснутые зубы он процедил:
– Вы, видимо, до сих пор еще не поняли, что отныне всецело зависите от моего к вам расположения.
– Отчего же, отлично поняла. – Анника сунула руку в горячую еду на тарелке, так что она обожгла ей пальцы. Зачерпнув, она бросила комок Эрику в лицо. – Получи, жри свою кашу.
Вскочив со стула, она бросилась к выходу, но через пару метров увидела, что Эрик стоит впереди, с горячим пюре, стекающим вниз по лицу. Не говоря ни слова, он сжал ей руку повыше локтя, и она вскрикнула от боли. Ей показалось, что кость затрещала.
Он затащил ее по лестнице наверх, швырнул на кровать и вновь приковал к столбику. Выходя, он с грохотом хлопнул дверью.
Так она пролежала три дня. За это время Эрик появлялся у нее шесть раз. В первый раз он бросил на кровать банку тушенки и ложку и поставил на прикроватный столик бутылку воды. В последующие приходы только приносил консервы.
Роберт так и не появился ни разу, Анника не слышала ни его голоса, ни звука шагов. По-видимому, он ушел из дома. Она перестала звать его уже к вечеру первого дня.
На второй день ей кое-как удалось спустить джинсы, чтобы помочиться и опорожнить кишечник на коврик у кровати. Она беззвучно плакала, когда занималась этим. Когда вскоре после этого зашел Эрик с третьей банкой тушенки и сморщил нос, учуяв запах, Анника попросила прощения за то, что бросила в него еду, и пообещала никогда больше не называть его словом на букву «т». Эрик швырнул ей банку и молча вышел.
На третий день Анника в изнеможении валялась на кровати. Рука, прикованная к изголовью, онемела. Обессилевшая женщина лежала безучастно, не обращая внимания на вонь в комнате. Визиты Эрика проходили в полном молчании.
Ближе к вечеру, когда она выгребла из банки холодную волокнистую массу, к ней начало возвращаться сознание. В первый день она обдумала возможные способы побега и пришла к выводу, что бежать можно, только если перегрызть себе руку. Таким образом, о том, чтобы быстро выбраться на свободу, не было и речи. Сейчас Анника на полную катушку использовала вновь обретенную способность мыслить для разработки долгосрочного стратегического плана.
Если уж она приняла то, что Эрик – это не человек, а сказочное существо… хранитель очага… что он заботится о плодовитости животных и людей, а также о процветании и благосостоянии рода… Это абсурд, конечно, но сейчас здраво рассуждать невозможно, она не может позволить себе такую роскошь. Она оказалась персонажем волшебной сказки.
А что говорится в сказках о таких существах и способах избавления от них? Были сказки про леших, домовых-томте и злых фей, которых удавалось выгнать из дома, но Анника не могла вспомнить, что нужно делать. Скорее всего, в них упоминались христианские символы, но что-то подсказывало ей, что в данном случае это не сработает.
Сев на кровати и прикрыв глаза, она мысленно прошла по комнате Эрика, осмотрела стены, и – вот оно: старинное распятие висело над столом. Следовательно, об этом можно забыть.
Что же остается?
Вариант, который остается всегда, если все остальное испробовано, насилие. Эрик мог обладать сверхчеловеческой силой, но это не означало, что он совершенно неуязвим. Как там говорил Шварценеггер в фильме? «Если у него есть кровь, значит, мы можем его убить».
Анника снова легла, уставившись в потолок, и стала думать, что может сделать, чтобы пролить кровь Эрика.
Когда вечером он вернулся с очередной банкой консервов, Анника посмотрела ему в глаза и спросила:
– Тебе нужен мой ребенок?
Эрик, собиравшийся уже швырнуть ей банку, замер с поднятой рукой. Он отрицательно помотал головой, и все потеряло смысл. Она ошиблась.
Но потом он заговорил:
– Это не твой ребенок.
Анника скосилась вниз, на растущий живот.
– Разве?
– Да. Он мой. Первенцы принадлежат мне.
– Как котенок?
– Как котенок.
Эрик сел в изножье кровати. Может, он отпустит ее, если сказать правильные слова. Однако слишком явно прогибаться тоже нельзя.
