Глупость, решила я.
– Или, – крикнула я. – есть другой план. Я ухожу. Я выйду из дома и постою за углом. В эту сторону я смотреть не стану. Хлопните задней дверью, чтобы дать мне знак, что вы ушли.
Так я и сделала. Я вышла на улицу через переднюю дверь, закрыв ее за собой и не снимая пальца с телефонной кнопки вызова. Потом быстро отошла за угол.
Я ждала десять минут. За это время никто не выходил из дома. Точнее, я этого не видела, по крайней мере, со стороны фасада. Я вернулась и осторожно вошла.
Задняя дверь теперь была закрыта.
Я поднялась наверх, стараясь поднять как можно больше шума, и убедилась, что на втором этаже пусто.
Тогда я отправилась выше и даже сунула нос на лилипутский чердак. Нигде никого. Все вещи на местах. Однако, вернувшись на кухню, я заметила, что задняя дверь не заперта. Чужак прикрыл ее, когда уходил, но не захлопнул как следует.
Я толкнула дверь и, поддавшись внезапному порыву, вышла в сад, хотя отлично понимала, что он может все еще быть там.
Сбоку к моей кухне пристроена крохотная бетонная терраска. За ней раскинулся мой «газон» – жалкий лоскуток травы площадью примерно десять квадратных футов[8], только совсем не квадратный: на самом деле это что-то вроде параллелограмма, не больше шести футов по длинной стороне. Из-за высоких заборов траве даже летом не хватает света, и растет она клочками, а зимой тонет в жидкой грязи.
После дождя в тот вечер было слякотно, и я подумала, что на грязи останутся следы чужака, отпечатки его ботинок или сапог.
Следов не было.
Но мой взгляд за что-то зацепился, и я шагнула в мокрую траву, чтобы присмотреться поближе.
У моего садика такая неправильная форма, потому что левая стена, огораживающая его, уходит назад под острым углом. Это как раз старинная каменная стена, и на ней видна пластина с полустертой от времени надписью. Пластина расположена очень низко, будто в расчете на детский рост. Она не очень большая и вытесана из того же камня, что и остальная стена. Я прожила в доме девять месяцев, пока вообще, наконец, ее заметила. Все, что там написано —
[…] САД
КОЛЛЕДЖ СВ. ИОАННА
– первое слово прочесть невозможно, камень там слишком поврежден погодой и выщерблен. Стена, очевидно, намного старше тех зданий, которые выросли здесь несколько веков назад. Застройщики ранней викторианской эпохи пощадили этот ее фрагмент только потому, что он более-менее подошел на роль забора к миниатюрным садикам, добавленным к этому дешевому рабочему жилью.
Что-то лежало на траве, у самой стены, почти под надписью. Это было мое украшение.
Спустя полчаса я сидела в комнате с чашкой чая. Передо мной на кофейном столике лежала брошь. В доме было уютно и тепло, а задняя дверь до поры до времени надежно заперта.
Это была моя брошь, никаких сомнений. Очень уж специфическая форма – треугольная, с кружками из какого-то зеленого полудрагоценного камня на каждой вершине. Наткнувшись на нее в антикварном магазине несколько лет назад, я даже не была уверена, что вещица старинная. Ее лаконичные очертания – просто треугольник, правда, разносторонний и с легкой изогнутостью всех линий – казались, на мой неискушенный взгляд, вполне современными.
Сейчас украшение выглядело иначе. Купив, я принесла его домой (тогда я еще жила на квартире) и собиралась почистить. Но побоялась повредить то, что показалось мне патиной, и оставила все как было. За эти годы металл темнел все больше и больше, а когда несколько месяцев назад я клала брошь в хлебницу, она была уже очень темной, темно-зеленой.
Сейчас брошь сияла. Серебро – а у меня не было никаких сомнений, что вещь серебряная и, следовательно, стоит, вероятно, побольше, чем я полагала, – сверкало так, что казалось ослепительно белым. Брошь была не просто начищена, она казалась только что отчеканенной.
Не знаю, кто и каким образом это сделал, но только в результате открылось еще кое-что. Металл был сплошь покрыт значками. Неглубоко вытравленная в серебре вязь тонких линий, вычурных завитков и переплетенных кельтских узоров. На первый взгляд сплетение казалось хаотичным, но чем больше я в него вглядывалась – а я просидела так довольно долго, – тем яснее понимала, что передо мной орнамент и ничего похожего я в жизни не видела. Он был прекрасен и казался загадочным, таинственным и невероятно древним.
Проблема заключалась в том, что я готова была поклясться, что раньше узора не было. Да, как я уже упоминала, металл был покрыт патиной – но на ранних стадиях окисление не мешает рассмотреть резьбу, гравировку (или дефекты). Скорее, их даже видно лучше, четче. Пробирные клейма, к примеру, заметить легче. Во всяком случае, нельзя не заметить орнамент, если внимательно рассматриваешь вещь, решаясь выложить за нее свои кровные, заработанные тяжким трудом деньги. Но ничего подобного я тогда не углядела.
Так что он здесь делает теперь?
Тут я запоздало спохватилась, что, увидев открытую заднюю дверь, бросила пакет с купленной едой прямо посреди комнаты. Я поспешно заглянула в
