– Повезло тебе, брат. Это не укус. Это он когтем. Куртку-то сними.
Он покорно стащил куртку. На спине куртки была длинная прореха с рваными краями, словно бы он где-то зацепился за крюк. Из прорехи торчали клочья подкладки. Сразу стало сыро и зябко. Впрочем, его и так била дрожь.
– Потерпи малость.
Упырь отцепил от пояса армейскую флягу, отвинтил колпачок. Остро, резко запахло спиртом, защипало.
– Порядок. Надевай куртку, брат, вон трясешься весь.
За дальними крышами фейерверк рассыпался умирающими зелеными, золотыми, серебристыми звездами. Опять на Площади Рынка что-то праздновали, не иначе.
– Грязь?
– Грязь – хня. Если бы слюна, тогда кранты, вот!
– Эта тварь что, бешеная, что ли?
Брусчатка на мостовой вдруг стала вращаться. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее.
– Какое на хрен бешенство? Бешенство – хня. Эй, ты чего? На вот, глотни!
Он покорно глотнул, в желудок покатился пульсирующий раскаленный шар.
– Держись, брат. За меня держись, вот так. Молодец. Ну, поехали, что ли! – Вольный райдер припахивал псиной и скрипел кожаной курткой, но все это вместе взятое сейчас успокаивало полной своею определенностью.
– Куда?
– Так. В одно место. Посидим, пива выпьем.
Чужие люди фланировали по улицам, мимо витрин, мимо деревьев, увитых, точно инопланетными лианами, гирляндами зеленых лампочек. Белая лошадь с плюмажем, еще одна белая лошадь, разукрашенные повозки.
Если всадники Апокалипсиса – чуваки с чувством юмора, они, наверное, устроят что-то в этом роде. Белые лошади и надувные шарики сердечком. И серпантин… И фейерверки.
А там мокрые ветки, пустые проулки, тьма, новолуние, снеговая каша…
Упырь лихо зарулил в темную подворотню, чьи своды были так плотно расписаны граффити, что разобрать было положительно ничего не возможно. Мотоцикл – этот укрощенный гигеровский Чужой, вздохнул и замер. Огромные берцы протопали к глухой тяжелой двери, утопленной в стену, огромный кулак в перчатке-хобо гулко впечатался в доски. Что-то звякнуло, в двери открылось узкое смотровое окно, узкий прямоугольник света упал на мокрую брусчатку.
– Пароль! – строго сказали из-за двери.
– Наше солнце – луна! – сурово сказал вольный байкер, потирая ладонью левой руки ушибленные костяшки правой.
– Свобода или смерть! – ответили из-за двери.
Окошечко захлопнулось, зато отворилась дверь, ровно настолько, чтобы они с Упырем сумели боком, по одному, протиснуться внутрь.
Мрачный мордатый тип в черной бандане и маскировочном комбинезоне держал на весу поднос с двумя стопками.
– Смерть ворогам! – Упырь опрокинул в себя стопку.
Он, поколебавшись, тоже – в стопке была перцовка, не такая ядреная, как горючка во фляге Упыря, но тоже ничего.
– Соратник мой тут ли? – Упырь выдохнул и вытер усы кожистой лапой. – Собрат по оружию.
– Хвоста не привели? – Мордатый ловко крутанул на пальце поднос с пустыми стопками.
– Никак нет, товарищ. Чисто все.
– Ну так и у нас чисто. В нижнем зале он. Митро проведет. Митро?
– Га?! – Такой же здоровенный, в черной бандане и черном переднике поверх камуфляжки Митро выдвинулся из-за стойки.
– Проведи товарищей.
– Слухаю, командыр, – сказал Митро и, сделав жест рукой и пригнув голову, нырнул под низкий свод, ведущий вглубь схрона. Тут было дымно и шумно. Меж грубо сколоченных дощатых столов сновали официанты, все в камуфляжке, все в черных банданах. Пахло пивом и жареными колбасками.
Мардук сидел в дальнем углу, зажатый чьими-то крепкими спинами, в огромной лапе – кружка пива.
– А! – сказал Мардук и подвинулся на скамье, освобождая место. – Садись, друг! Все путем?
– Какое там путем, – безнадежно пробормотал он, опускаясь на скамью. – Какое там путем…
Митро принес кружки с пивом, грохнул их на мокрый стол и удалился.
– Ты выпей, брат. – Глаза у Мардука были голубые, как у младенца, в редких рыжеватых ресницах. – Выпей, успокойся.
Он выпил и успокоился. Хорошее все-таки тут у них пиво. В зале было дымно, шумно и жарко, его наконец-то перестала бить дрожь, и он стащил куртку.
