Предъявив служебное удостоверение, Ресс проехал к собственному дому. Сердце черного шелона кольнуло от страшного предчувствия, но, взглянув на часы, он рвано выдохнул с облегчением: время послеобеденное, Рыжик сейчас точно на работе и раньше, чем часа через два-три, не приедет. Однако холодная стальная пружина тревоги не ослабла, наоборот, еще сильнее скрутила внутренности, когда Доминик увидел, что ненормальное оживление сконцентрировалось вокруг дома Эвы.
«Но она на работе… — стучало маленькими молоточками у него в голове, — ничего страшного не может быть…»
Остановив машину у своего дома, Доминик пошел к соседнему, Эвиному. Его пытались остановить патрульные, но уступали дорогу. Слишком решительно двигался шелон с набухшими, пульсирующими на висках метками, зажав в руке документ-пропуск, кажется, не глядя на людей, подобно большому опасному хищнику, которому лучше не попадаться на тропе. А в голове у него крутилась лишь одна мысль: «Эва на работе, я просто должен убедиться…»
На крыльце, где совсем недавно Доминик любовался аппетитной округлой попкой в очередной раз оказавшейся в затруднительной ситуации девушки, восхищаясь ее фигуркой и сдерживая желание усилием воли, где она потом встречала и провожала его, толпились незнакомые законники в форме и без, смотревшие на него удивленно и настороженно. Они беспрекословно расступились, давая офицеру СОАТа возможность беспрепятственно пройти внутрь.
В доме внуки сновали вверх-вниз по лестнице с мрачными лицами, и несло от них горькой злостью и сожалением, возникающими, когда люди сталкиваются со смертью. Холод сковал сердце шелона, живот словно к позвоночнику примерз, но он твердо, как заведенный, шел вперед, к лестнице, а встречные расступались, недоуменно глядя на него, но не отваживались встать на пути и спросить: зачем.
Краем глаза Доминик отметил наибольшее скопление народа в гостиной, но разговоры там воспринимались странным гулом, словно попал в пчелиный улей. В данный момент его внимание приковала спальня Эвы, вокруг которой, подобно муравьям, сновали внуки, словно нашли там подходящую жертву и собрались утащить в свой муравейник.
Ступени, по которым неделю назад мужчина легко и играючи взлетел вместе с Эвой на руках, сегодня выбили весь воздух из легких, а горло сжалось, когда на площадке перед спальней увидел мявшихся в ожидании санитаров с носилками.
Затем у шелона обожгло виски, а сердце, наоборот, заледенело: в распахнутой двери он увидел кровать с выделяющимся ярким, багровым, безобразно-чуждым пятном — простыней, накрывающей тело… И запах… страшный металлический запах крови. Очень много крови. Окружающая обстановка исчезла, слово у шелона появились шоры, сузив видимое пространство исключительно этой кроватью.
Мелькнуло серое, озабоченное лицо Арджана Хловелесса, попытавшегося что-то сказать впадавшему в транс другу. Но он отшатнулся, когда в воздух взлетела рука Доминика, недвусмысленно предупреждая — не препятствовать. Взгляд шелона был прикован к простыне, из-под которой торчали маленькие женские пятки, безвольно, беззащитно раскинувшиеся в стороны, затем лег на узкую спину, прикрытую мокрой, тяжелой от крови тряпкой и стремительно метнулся на волосы, красным покрывалом аккуратно разложенные на белой подушке.
Острая боль сковала виски шелона, перед глазами нависла красная пелена, обострившая его восприятие, усилившая хаос в голове и затопившая весь мир вокруг бордовым цветом. Внутри все онемело, жизнь остановилась, сузилась до одного желания и действия. Приблизившись к изголовью кровати, он замер на мгновение, протянул руку и на долю секунды удивился: кожу покрыла черная сетка вен, а может — рун…
Краем сознания Доминик уловил, как Арджан вытолкнул всех с лестничной площадки вниз, скомандовав, чтобы немедленно убирались, потому что активизировался берсерк. Но берсерк просто потянулся и осторожно, будто опасался разбудить, отодвинул волосы с лица рыжеволосой женщины: она должна быть живая… иначе…
В первый момент Доминик осознал, что у живого человека не бывает такой ледяной кожи, которую он ощутил почерневшими пальцами. От висков начала разливаться звенящая леденящая пустота, вымораживая в нем все человеческое…
— …это не Эва, Ник, это не она… — пытался прорваться сквозь охвативший Доминика холод Арджан.
И тот полностью, наконец, убрал волосы с мертвого лица.
— Это не Эва! — озвученная мысль набатом ударила в голову шелону, жестко вырывая из вакуума в реальность. Кожу жгло, внутренности горели от неистового желания уничтожить все вокруг, разрушить за то, что осквернили дом, где его любимая чувствовала себя в безопасности. Который холила и лелеяла.
— Где? Она? — проскрежетал шелон, словно ножовкой по железу прошелся, выпрямляясь и оборачиваясь к Арджану.
— Внизу, Ник. Эва в гостиной с Ясминой. Она жива и почти не пострадала…
В следующее мгновение Доминик пулей устремился вниз. К счастью, уже никого не было ни на лестнице, ни в прихожей. Увидев в гостиной Эвелину, сжавшуюся в позе эмбриона, сидя на диване, резко замер. Ясмина, испуганно, умоляюще глянув на него, быстро переместилась к стене в сопровождении незнакомца — внука, закрывшего ее собой.
Шелон, остановившийся напротив Эвы, никак не отреагировавшей на них, представлял собой ужасающее зрелище берсерка в шаге от полного боевого транса: кожу покрыл «растительный» рисунок, словно каждая венка вздулась и почернела; страшные темные провалы глаз с покрасневшими белками; черные брюки и рубашка с коротким рукавом делали его облик более зловещим. Облик черной смерти, готовой расправиться с тем, из-за кого
