Чалседа. Он был слишком хитер, чтобы быть честным человеком, с повязкой на одном глазу и странной манерой говорить — словно змея шипит. Все побаивались его, и торговля шла плохо. Я видела это собственными глазами, поскольку прогуливалась по рынку по просьбе принцессы Каушен.
Среди прочих животных у этого торговца был пятнистый жеребец. Не благородной пятнистой масти, а с большими уродливыми пятнами, как на битых фруктах, плохо окрашенных одеялах или у коров. Огромный, черно-белый, один глаз его был синим, а другой черным и неподвижным. Зверь рвался с поводьев, бросал вызов прочим жеребцам и пытался обнюхать каждую проходящую мимо кобылу. Он всем очень мешал, и торговца предупреждали, что если он не успокоит своего коня, их выгонят с ярмарки. Но каждый раз, когда приходили стражники, они видели совершено спокойного пятнистого жеребца и молодого человека, держащего поводья, со странным выражением лица.
Он был неважно одет и выглядел как раб или слуга. Обычно он смотрел куда-то вниз, вел себя тихо и мог произнести лишь пару слов, с трудом выражая свои мысли. И только с конем он говорил много, правда почти беззвучно, так что никто ничего не мог разобрать, а свирепое животное становилось с ним кротким, точно старая кобыла. Про него болтали разное, но никто не знал, что из этого было правдой. Говорили, что он никогда не ел мясо, зато вместе с конем жевал траву. Что его ногти были такими же плотными и коричневатыми, как копыта. По мнению других, его смех был похож на ржание, а когда он был зол, то рыл и топтал землю. Я могу абсолютно точно сказать, что большинство сплетен о нем были бессмысленны и лживы, служа лишь оправданием тому, что произошло дальше.
Когда я вернулась, то рассказала Каушен и про торговца, и про пятнистого жеребца, и про человека, ухаживающей за ним. Но уверяю вас, что совершенно не имела намерений вскружить ей всеми этими россказнями голову.
На третий ярморочный день королева в ожидании заявила о том, что не прочь прогуляться вдоль рядов и поглазеть на товары. Надо признать, она часто баловала себя подобными прогулками, хотя многие считали, что ей было бы куда полезнее сидеть рядом с отцом и учиться служить своему народу.
Так или иначе, в окружении нескольких дам она отправилась на рынок. Я терпеть не могла лошадей и прочий скот, но разумеется пошла с ними, готовая всегда прийти на помощь, сбегать за освежающим напитком или что-то в том же духе. Было жарко и пыльно. Я пугалась, когда в опасной близости от меня оказывались эти большие животные, но Каушен и ее спутниц это не беспокоило.
При этом они совершенно не собирались ничего покупать, остроумно высмеивая то одного, то другого торговца и его товары. Один, по их мнению, был больше похож на лошадь, чем на свою мать, а у другого живот так раздулся, что он казался более беременным, чем кобыла, которую он расхваливал. Юные дамы вовсю обменивались остротами, а принцесса и не думала упрекать их — наоборот, она громко смеялась, поощряя их поведение.
Наконец они добрались и до торговца из Чалседа. Пятнистый жеребец был в тот день спокоен — возле него стоял тот тихий парень. Когда Каушен и одна из сопровождающих ее леди подошли, он поднял взгляд и удивленно округлил глаза, словно раньше никогда не видел женщин. Несмотря на потрепанный вид, он был красив: мускулистый, высокий, черноволосый. Когда королева в ожидании взглянула на него, он покраснел, словно невинная девушка. Затем опустился перед ней на одно колено и склонил голову так, что его темные волосы упали, точно грива, открыв странный затылок — бледный и пушистый.
— Стойте, — произнесла Каушен. — Меня здесь кое-что заинтересовало.
Одна леди, пытаясь казаться остроумной, ткнула пальцем в сторону жеребца и хихикнула:
— Так вот значит, что стало с тем старым дырявым одеялом, которое мы повсюду искали. Из него сделали лошадь!
Другая вмешалась:
— Да нет же, нет, это всего лишь оседланная корова!
— Это не одеяло и не корова, а сыр, покрытый плесенью, — перебила третья.
И все трое преувеличенно громко рассмеялись, пытаясь заслужить одобрение королевы в ожидании.
— Хватит молоть чушь, — неожиданно осадила их Каушен ледяным тоном. — Я никогда не видела никого более совершенного.
При этом она смотрела не столько на жеребца, сколько на стоящего рядом с ним мужчину. И сразу же заявила, что покупает животное. После свершения сделки она получила и коня, и молодого человека, хотя в Шести Герцогствах покупка и продажа людей были запрещены законом. Тем самым принцесса превратила раба из Чалседа в слугу, вольного человека.
Его имя было Лостлер. Говорили, что его звали Слай Хитрый, а в песнях даже Слай Уита, но я никогда не слышала, чтобы его кто-нибудь так называл. Дефект речи вынуждал его говорить тихо, он казался застенчивым, но при всем этом он был настоящим мужчиной, сильным и решительным, как и его конь.
К концу месяца главный конюший Баккипа явился к королеве в ожидании, умоляя ее избавиться от пятнистого жеребца. Тот не выносил ничьих прикосновений, кроме Лостлера, да и прочие жеребцы бесновались, чуя его запах, и лишь Лостлер мог их успокоить. Однажды этот зверь перепрыгнул через ограду и покрыл трех кобыл, хотя они предназначались для других жеребцов, и увести его смог опять же только Лостлер.
— Избавьтесь от одного коня ради блага всей конюшни, — просил он.
Каушен выслушала его и ответила, что избавиться нужно не от одного коня, а от одного главного конюшего.
— По вашим словам, Лостлер делает всю вашу работу, так зачем вы нужны там? Пусть он займет ваше место.
