Пылинки тонкими струйками вытекали у него из ушей и пустых глазниц,
— Поблагодари за это свою леди, — Оборвала его Джейм. — Это она опустошила твой череп, не я, и ты ей это позволил. Мир
— Он именно такой сегодня вечером, — сказала Искусительница, с жуткой, зубастой улыбкой, полной покалеченных, извивающихся пчёл. — Белый камень, остаться; чёрный камень, уйти.
Джейм чувствовала своей спиной тепло. Она думала, что это огонь, пока он не начал беспокойно ворочаться.
— Я всё ближе к провалу, — бормотал её брат. — Так много имён, так много лиц… как я могу их все запомнить?
Они словно снова стали детьми в замке в Призрачных Землях, прижавшимися друг к другу в постели ради спокойствия, ради защиты.
— Муллен. Марк. Я никогда не забуду их обоих, но он один из них мёртв, а другой отверг мою связь. Отец сказал, что я слаб и я такой и есть. Я такой и есть. Я такой и есть.
— Я всё ближе к провалу…
Она попыталась повернуться, но куртка лордана принялась с ней драться. Да сколько же у этой штуковины рук и почему она не может держать их все при себе?
— Тори, позволь мне помочь тебе. Чёрт побери, — это шипение относилось к куртке, которая обернула свой пустой рукав вокруг её лица и попыталась перетащить его вниз, на её горло. — Уммп… отпусти! Тори!
Мог ли он слышать её? Был ли он ещё тут?
С большим усилием она стряхнула с себя куртку и вскочила на ноги, поняв по сквозняку, что скинула с себя и всю остальную свою одежду. Из теней захихикал Симмел.
— Ох, заткнись, — зарычала она на него. — Ты и сам не слишком привлекательный.
— Вспомни меня! — кричали сухие голоса из пепла прошлого, из треска и жадного шипения погребального костра. — Вспомни меня! Я принёс твоему деду весть о смерти его сына и за это он проклял меня.
— Меня почтили семью контрактами и наконец я умерла при родах, вдали от дома.
— Я сражался рядом с твоим отцом в Белых Холмах и умер от рук своей собственной жены ради нашего не рождённого ребёнка.
— Я спас честь Тентира на острие Белого Ножа, или думал, что спас, но всё оказалось напрасно…
Теперь она могла почти видеть их в арке камина, громадная, серая толпа, теснящаяся вокруг её брата, протягивающая к нему ищущие руки. Как же их было много, все хайборны и кендары их дома из прошлого, чья кровь, подобно крови Кинци и Эрулан, поймала их души в ловушку в тканях их смерти.
Торисен протягивал вперёд свои красивые, покрытые шрамами руки — для объятья или чтобы отбросить их прочь?
— Да, да, я знаю, это мой долг, и честь обязывает привязать их, но так много имён, так много лиц — как я могу запомнить вас всех?
Последняя серая фигура, которая говорила о чести, Тентире и Белом Ноже… это был крупный кендар с большими руками и широким, почти знакомым лицом.
— Тори! — позвала она через пустошь пепельных голов, серых лиц, которые медленно поворачивались к ней, даже если при этом они рассыпались в обломки. — Это Халлик Беспощадный, отец Харна! А тот, другой, должно быть Сухой[76], муж Зимы. Разве ты не помнишь его лицо, нарисованное на стенах спальни наших родителей? Я так же знаю и других, живых и мёртвых. Позволь мне помочь!
Но слышал ли он её? Крики стали настойчивей, они требовали:
— Меня!
— Меня!
— Возьми меня!
Посмертные знамёна распустились на нити и заново сплелись в одежду, чтобы одеть живых. Леди хайборн роились вокруг Торисена в вихре украденных погребальных нарядов, их ленты хватаются друг за друга, пытаясь добраться до него. Что такое притязания мёртвых по сравнению с хищным голодом живых?
— Возьми меня!
— Меня!
— Меня!
Что это такое, что за исступлённый голод?
Джейм окунулась в них, голая и совершенно взбешенная. Они разбегались перед ней со слабым визгом, шокированные отсутствием маски на её лице. Можно было не сомневаться: это был кошмар Тори, во сне и наяву. Если хотя бы часть этого была правдой, Женский Мир потерял всякий разум или, по
