Тришен закрыла руками рот. — О, мой дорогой, — сказала она сквозь трясущиеся пальцы. — Тебе следовало рассказать мне. Я бы тебе поверила. Ох, но как же твой отец мог быть таким слепцом? Но Грешан был его любимчиком. Я всегда это знала. Я даже не думала…
Её кончики пальцев на губах похолодели. — Гант. Ты не хочешь, чтобы твой сын покидал тебя, поступал против твоей воли. Только не говори мне, что ты… ты…
— Что, Триш, что?
Он стремительно выступил из теней, хорошо знакомое лицо, накладывающееся на другое, значительно более младшее, и запнулся о щенка волвера. От растянувшейся ничком фигуры Торисена поднялась тень, и бежала, преследуемая Уайс. Они, казалось, неслись друг за другом по холмам мёртвой травы под свинцовым оком луны к руинам остова замка. Тень, у пяток которой щёлкали белые зубы, проскользнула внутрь сквозь дверь. Потом Уайс прирысила обратно.
— Леди? — Дверь распахнулась к свету, разливая по комнате утро.
Торисен сидел на полу, тряся головой, ошеломлённый. — Должно быть, споткнулся. Прошу прощения. — Капитан стражи Тришен помогла ему подняться на ноги. — О чём мы тут говорили?
— Я как раз говорила, что мне пора уходить. — Она взяла его руку и поцеловала её. Казалось, что только филигранные узоры шрамов создавали хоть какое-то тепло. — Ешьте и отдыхайте, милорд. И ничто из того, что вы делаете, не должно посещать вас в кошмарах… если только вы не продолжите игнорировать свою корреспонденцию.
С этим она поспешно выскочила из комнаты, размашисто шагая в своей закручивающейся, разрезанной юбке и не оглядываясь назад.
Торисен растерянно стоял на месте. Его голова ощущалась такой же пустой, как и комната, подобно сцене, с которой ушли все актёры, но у него не осталось совершенно никоих воспоминаний о спектакле, начиная с того момента, когда он рассказал Тришен о проклятии Бренвир. Как бы ему ни нравилась Матрона Яран, с ним, похоже, случались странные вещи, когда он рядом с ней находился. Но её он тоже потерял. Весна и её возвращение казались теперь такими далёкими, надёжно укрытыми поземкой и завесами мокрого снега.
А между тем, она, конечно, права: он был глупцом, без всяких сомнений приняв на веру то, что, как он думал, он видел в Тентире. Он действительно хотел так дурно думать о своей сестре, считать её монстром, таким же, каким её видел их отец? Чёрное, белое, серое — кровь красная. Не было ли всё это просто отчаянным предлогом, чтобы вообще не иметь с ней никаких дел — а если так, то чего хорошего это ему принесло? Похоже, абсолютно ничего.
Всякий раз, когда ты поворачиваешься к правде спиной, она кусает тебя в зад.
Кроме того, он сглупил, не разузнав всё что можно о землях и людях, которыми он предположительно правил. В его покоях его дожидалась груда отчётов, высотой в целый фут, копившихся с начала осени. Тяжело вздохнув, он принялся за них.
Сапоги Джейм постепенно заносило снегом, кроме их носков, на которых скрючился дрожащий Жур. Её руки и ноги болели от холода, а глаза слезились. Это просто нелепо. В засыпаемом снегом квадрате стояли только она, Горбел и Тиммон, их окружали безмолвные кадеты, собравшиеся под навесом дощатой галереи. По окончании сбора, они ретировались в укрытие, оставляя трёх лорданов замерзать, как будто их поставили сторожить друг друга. По крайней мере, солнце уже встало и испускало хотя бы немного иллюзорного тепла, но они провели на своих постах уже б
Вант склонился к уху Тернослив. Её тяжёлые плечи сгорбились, как будто отбиваясь от его слов. Джейм хотелось, чтобы он оставил своего бывшего кадета в покое: он, кажется, всё время её изводил.
Падающий снег облепил её ресницы. Миновала только первая четверть зимы, однако ей казалось, что она мерзнет уже целую вечность.
Сегодня они должны были выбрать свои союзные дома для Зимней Войны. Почему бы им с этим не поторопиться?
Думай о тепле. Думай о сне. Она стоит в своих освещённых огнём покоях перед большим зеркалом. Она знает, что она одна, и всё же, в посеребренной поверхности она видит Тиммона, который стоит за ней и улыбается через её плечо. Его руки скользили над её, пока она раздевалась. Её кожа была разрисована красными знаками обольщения и соблазнения. Его улыбка перешла в самодовольную гримасу. Он тоже был обнажён, но его символы кровоточили. Когда он с растущим ужасом начал тыкать в них пальцем, то его кожа стала слезать прочь под его прикосновениями. Она развернулась к нему.
— Прекрати это!
Тиммон в квадрате зашатался и упал, как будто его и в самом деле толкнули. Кадеты зааплодировали. Что, во имя Порога…
Вант снова принялся нашёптывать что-то в ухо Тернослив.
Она вдруг зашаталась, испытывая приступ внезапного головокружения, как будто земля начала уходить у неё из-под ног. Это что, ментальный армрестлинг? А если и так, то не участвует ли в игре дополнительный игрок?
Горбел нетерпеливо хмыкнул. — Ну хватит. Я замерзаю. Вниз!
