поставила под стол.
Я ожидала, что Орхидея сядет рядом со мной или с инспектором. Но она вдруг остановилась перед бурчалой и сказала ему:
– У вас на носке дырка.
– Зн, – буркнул он, что означало, похоже, «знаю». А потом поднял хмурый взгляд. И вот в тот миг, когда его льдисто-голубые глаза встретились с черными глазами Орхидеи, что-то будто произошло. Бурчала выпрямился в своем кресле, спешно спустил ноги на пол, две минуты не мог попасть в сандалии, потом еще несколько минут возился с подножкой кресла – у него никак не получалось ее опустить, – при этом его книга падала на пол, он ее поднимал, а потом снова ронял.
Орхидея прошла, села рядом с бурчалой, около иллюминатора, и произнесла со смелой улыбкой:
– Почему бы нам не познакомиться? Ведь нам все равно предстоит лететь вместе несколько часов…
Она что, успела капнуть ему зелья? Да нет, он же при нас ничего не пил и не ел. Да и не было на столе перед ним ничего, кроме закрытой бутылки воды.
Может, Орхидея зельем брызнула на него? Я быстро повернула перстень. Никаких розовых сердечек и туманов вокруг мужчины не наблюдалось. Зато… Между Орхидеей и пассажиром в воздухе, едва видимые, вспыхивали и гасли крохотные золотые искорки.
Вид у меня, наверное, был изумленный, и Бондин остановил на мне свой взгляд и спросил:
– Что?
– Ничего, – сказала я.
А он всмотрелся в мои глаза. Черт, он же увидит отражение серебряного тумана в моих зрачках! Я отвернула камешек наружу. Но Бондин, похоже, успел заметить. Он как-то криво ухмыльнулся и тоже посмотрел на Орхидею и незнакомца. Ха. Не может же он достать свои очки и начать в упор их рассматривать.
А незнакомец, подняв книгу и устроившись наконец нормально, если можно назвать нормальным ту напряженную позу, которую он принял, отвечал Орхидее:
– Около семи часов нам лететь.
– Шесть часов двадцать три с половиной минуты, – раздался высокий певучий голос стюардессы. Она, улыбаясь, шла по проходу к кабине пилота. – Каждый рейс капитана Ганса быстрее предыдущего. Он не устает совершенствоваться сам и совершенствовать самолет.
Стюардесса исчезла за золотыми шторками.
– Тогда мы могли бы познакомиться, – сказала Орхидея, – раз нам лететь целых шесть часов двадцать три минуты.
Мужчина смущенно улыбнулся:
– Я Николай.
– А я Орхидея. – Потом она показала рукой на нас с инспектором: – А это Виктория и Денис.
– Очень приятно, – проговорил тип в носках. То есть теперь уже в сандалиях.
Мы с инспектором кивнули ему в ответ. А седобородый посидел, помолчал, потом снова раскрыл свою книгу и взял в руки карандаш. Но ему явно не читалось, и он просто тупо листал страницы туда-сюда, иногда украдкой скашивая глаза на Орхидею, которая рылась в своей маленькой черной сумочке.
Инспектору явно было любопытно, что я увидела в магическом мире, а мне было любопытно, что означает то, что я увидела. Ну ладно, можно обменяться информацией. Я поманила Бондина пальцем и наклонилась к столу. Он тоже подался вперед и навострил уши.
– Золотые искры, – едва слышно прошептала я. – Бегают между ними.
– О, – многозначительно произнес он. То есть не то чтобы многозначительно, а совсем непонятно с каким значением, то ли с удивлением, то ли вообще – с уважением? Чего только не покажется в одной гласной «О», произнесенной с неопределенной интонацией! Бондин поглядел искоса на эту искрящую парочку.
– И что это значит? – тишайше спросила я.
– Что?
– Искры.
– А ты не знаешь? – Он посмотрел на меня с подозрением.
– Нет!
В глазах его появилось что-то такое странное, похожее на радость. Но потом она исчезла, и он пробормотал:
– Впрочем, ты же стала ведьмой только вчера.
– А при чем тут это?
– Ни при чем.
– Так что значат искры? – настаивала я, умирая от любопытства.