благе.
– Мне жаль, что я больше не увижу, как ты плаваешь, – говорит Тру.
– Ты же сам сказал, что сегодня не придешь, – напоминаю я.
– Да куда бы я делся, пришел бы. – Тру касается моей руки. – Ты планируешь сбежать Наверх, да?
– Я хочу найти сестру, – отвечаю я. – Я хочу быть с ней.
– А просто узнать, почему Бэй ушла, для тебя недостаточно?
– Нет, – решительно заявляю я. Мне жаль говорить ему такое, но это правда, и пора уже в этом признаться. – Недостаточно. Я должна ее увидеть.
– Зачем?
В день, когда ушла Бэй, я произнесла в храме одно-единственное слово, и Тру услышал и понял меня. Теперь я слышу все в одном его слове. Тру волнуется за меня. Может, он даже любит меня. И он действительно недоумевает, почему я не могу остаться в Атлантии.
Я должна ему объяснить, чтобы он понял и простил меня, когда я уйду.
– Я очень скучаю по сестре, – говорю я. – Так скучаю, как будто осталась одна в океане, который накрыл всю землю. Мне так тяжело без Бэй, что иногда кажется, что я уже не человек: меня нет, осталась одна только боль. Словно бы мое израненное тело, месиво из органов, мышц и костей, лежит на берегу, а на него все накатывают и накатывают соленые волны – просто невероятно больно.
– Вот, значит, как ты себя без нее чувствуешь, – с горечью произносит Тру.
– Да.
В тот момент, когда я заговорила в храме, Тру понял, что я – сирена. Он знал, кто мои мама и тетя, и должен был догадаться, что я не простая сирена, а необычная. Но он никому ничего не сказал. Он все это время хранил мой секрет.
Как все будет, если мы останемся здесь, в этой гондоле? Вокруг туман, в небе слышны хлопки крыльев летучих мышей, и дыхание Атлантии убаюкивает нас.
Губы Тру прикасаются к моим, я отвечаю на его поцелуй. Мы крепко обнимаемся. До этого, под деревьями, мы были голодны и утоляли голод, прикасаясь друг к другу.
И мы все еще чувствуем его, этот голод.
Гондола останавливается. Нам надо выйти и отправиться домой, пока нас не нашли стражи порядка.
– Я пойду с тобой в храм, – говорит Тру.
Туман постепенно рассеивается. Когда мы подходим к храму, становится светлее. Деревья хорошо видны, они голые: все листья опали и устлали серебристым ковром землю. Боги, ничем не прикрытые, сидят на ветках, их сломанные руки и сверкающие зубы словно бы выставлены напоказ. Летучая мышь садится на плечо Эфраму.
Никогда еще я не видела Атлантию в таком беспорядке – одни деревья без листьев чего стоят. Чтобы Атлантия четко функционировала, то есть чтобы мы все чувствовали себя в безопасности, требуется много и упорно работать. Но именно работа и составляет смысл нашей жизни. Этот город – наш корабль, он был герметичен, а теперь дал течь и приходит в упадок.
– Как такое могло произойти? – удивляется Тру. – Мы ведь совсем недавно здесь были. Час назад с деревьями все было в полном порядке.
– Майра права, – говорю я. – Нам надо идти домой.
– Так мы и сделаем, – соглашается Тру.
У него удивительный голос, такой глубокий и ясный. И необыкновенные руки – сильные и нежные одновременно. Но больше всего меня изумляет другое: прекрасно зная, кто я такая, он спокойно целует меня, как будто это его совсем не пугает.
Я не говорю Тру, что сегодня мы с ним видимся в последний раз.
Мама была права: всего одно-единственное слово способно разрушить то, что создавалось годами, одно слово может быть услышано многими.
Сначала Джастус, потом – Майра, а вот теперь – Тру. Кто из них троих опаснее?
Я знаю ответ на этот вопрос. И знаю его уже какое-то время.
Глава 18
Рано утром повсюду транслируют специальное обращение Верховного Жреца к жителям Атлантии. Невио сообщает, что брешь на Нижнем рынке стала результатом страшной аварии. Вода хлынула с такой силой и прибывала с такой скоростью, что пришлось загерметизировать рынок, во избежание угрозы затопления соседних районов.
