Вообще-то, у нас тут не бывает плохой погоды.
Меня догоняет Элинор. И тоже замирает на месте.
– Ты когда-нибудь видела такое? – шепотом спрашиваю я.
– Только однажды, – отвечает она. – Когда умерла твоя мама. Этот туман – одна из причин, почему некоторые люди считают, что Океания была богиней.
– Я не выходила в ту ночь на улицу. – Тогда я сидела в комнате Бэй и снова и снова обещала сестренке, что никогда ее не оставлю. – Впервые такое вижу.
Мы срываемся с места и бежим. Пробегаем мимо пруда желаний, а когда нагоняем толпу людей, которые тоже куда-то спешат, я теряю Элинор из виду.
Ноги несут меня к храму, где я впервые встретила Тру, и меня никто не останавливает, потому что я действительно иду домой. Я иду домой сквозь туман, а над моей головой поют вырвавшиеся на волю голоса сирен.
Я беззвучно молюсь, и моя молитва обращена не к Эфраму и вообще ни к одному из богов. Это не их лица я сейчас представляю себе, а лицо мамы.
Люди вокруг меня произносят ее имя. Они вспоминают ту ночь, когда на город опустился туман. Они вспоминают Океанию.
Я святотатствую, так же как те люди на Нижнем рынке, которые боготворили мою маму. Молились ли они Океании, когда их начала заливать вода или стал заканчиваться воздух? Помогла ли она им? Может ли мама помочь мне? Я иду в храм, и мне нужно, чтобы случилось чудо.
Пожалуйста, пусть Тру будет там.
Пожалуйста, пусть Тру будет жив.
Глава 17
И чудо случается: я его вижу.
Тру идет через толпу в храме и оглядывается по сторонам. Ищет меня. Он в противоположном конце нефа, слишком далеко, между нами столько людей, а я не могу позвать его, потому что не доверяю своему голосу.
Часть меня хочет выкрикнуть его имя, потому что если Тру услышит меня сейчас, то все поймет. А я бы хотела, чтобы он понял.
Тут он останавливается и поворачивается к входу, будто я и вправду его позвала. За всеми этими скорбящими и растерянными людьми под наблюдающими за ними неподвижными богами он видит меня.
– Рио! – кричит Тру.
Он идет ко мне так быстро, что сбивает какого-то мужчину с ног и помогает ему встать, но при этом ни на секунду не отрывает от меня взгляд. Он идет ко мне против движения толпы, и я иду ему навстречу, проталкиваясь мимо людей, мимо скамеек и всего, что возникает у меня на пути.
Я думала, что мы остановимся, когда окажемся рядом, но Тру прижимает меня к себе и продолжает идти дальше.
– Ты цела, – шепчет он, и его губы касаются моих волос.
А потом я замечаю свет, витражи, свечи и людей, я вижу все это, потому что отворачиваюсь от Тру и пытаюсь сдержать слезы, слезы радости оттого, что он жив.
В храме очень много людей, и с каждой минутой их становится все больше. Сирены велели нам идти домой, а для многих дом – это храм, по крайней мере, в духовном смысле. Моя мама всегда так и говорила: «Это дом их веры».
Я беру Тру за руку и вывожу из храма.
Когда он видит, каким густым стал туман, глаза у него округляются от удивления. Он смотрит на меня так, будто это я сотворила, словно бы я не такая, как остальные, а всемогущая.
И я вспоминаю, как наблюдала за Тру, когда он стоял на коленях у ведра с монетами и боролся с искушением что-то мне сказать.
Я увлекаю его под одно из деревьев. В просветах между клочками тумана я вижу лишь отдельные фрагменты: тыльную сторону ладони со шрамами от порезов металлом; его лицо совсем близко от своего.
– Пожалуйста, расскажи мне все, – шепчу я.
Мы невидимы в густом тумане, и только мой голос, если не считать шороха листьев, нарушает окружающую нас тишину.
И Тру решается.
– Я слышал тебя, – говорит он. – В тот день в храме.
Где-то рядом с нами с тихим металлическим звуком падает на землю лист.
