Неужели мы и впрямь погибнем?
– Береги свой голос, – шепчет мне Майра. – Но шевели губами, чтобы другие ничего не заметили. И не пытайся бежать, пока я не скажу, что пора.
После секундной паузы сирены начинают отвечать. Их голоса такие же богатые и разнообразные, как мир Наверху. И действительно, здесь они звучат еще сильнее, чем в Атлантии. У меня покалывает ладони, а горло сжимается от желания ответить вместе с остальными:
– Долгая жизнь, здоровье, сила и счастье.
– В чем проклятие живущих Наверху? – задает следующий вопрос сирена с Нижнего рынка.
– Короткая жизнь, болезни, немощь и нужда.
– Справедливо ли это?
– Справедливо. Так предопределили боги во время Великого Раздела. Кто-то должен оставаться Наверху, чтобы человечество могло выжить Внизу.
– Так возблагодарим же богов за это.
Я не присоединяюсь к хору сирен.
Я не говорю от имени богов. Единственное, чего я всегда хотела, это говорить от своего имени.
Сирена снова начинает задавать вопросы. И на этот раз Майра отвечает вместе с другими.
В жизни не слышала песни печальнее. Сирены поют хором, Майра повторяет те же слова, но голос ее звучит отдельно. Он окрашен в синий и коричневый цвета, в нем есть все: деревья без листьев и затопленный рынок; свечи, зажженные в память о погибших, и выдуманные боги; возносимые им молитвы и просьбы, обращенные к людям Наверху, чтобы те позволили нам жить в Атлантии. Она не приказывает, как остальные, она просит.
Но даже голос Майры не срабатывает. Не берусь объяснить откуда, но я это знаю наверняка. Я не вижу лица людей в лодках. Лодки раскачиваются на волнах и с каждой секундой подплывают все ближе. Люди наблюдают за сиренами. Они чего-то ждут. Какие странные у них лица: пустые, лишенные всякого выражения. Я различаю неподвижные рты и бессмысленно вытаращенные глаза. А потом понимаю, что все эти люди – в масках. Для чего они их надели? Чтобы защитить себя от отравленного воздуха? Или для того, чтобы спрятать от нас свои лица?
Голоса сирен набирают силу, они поднимаются и опускаются, как волны; одни приказывают, другие льстят; в одних голосах – мед, а в других – яд.
Сирена с Нижнего рынка поет, стоя лицом к воде, а потом снова поворачивается к нам, чтобы продолжить литанию.
Она открывает рот и поднимает руки, но не успевает произнести ни слова. Потому что падает как подкошенная.
Сначала я ничего не понимаю. Другие сирены тоже. Одним голосом стало меньше. Они продолжают петь.
– И да будут боги милостивы к нам.
– А также к тем, кто живет Наверху.
Упавшая сирена не двигается.
Почему-то мы в Атлантии всегда думали, что превосходим тех, кто живет Наверху, и имеем над ними власть.
Но мы ошибались.
Каким-то образом чудесные голоса сирен перестали воздействовать на обитателей мира Наверху.
Сирены начинают кричать, приказывая людям в лодках, чтобы они уходили, уходили, уходили.
– Почему наши голоса не действуют? – в панике спрашивает одна сирена.
Ее товарка пытается обратиться в бегство, но не успевает сделать и нескольких шагов. Она падает. Ее тоже подстрелили. Испуганно вскрикнув, Тру опускается рядом на колени, надеясь хоть как-то помочь. Но это, конечно, бесполезно. Бедняжка уже не дышит, только кровь хлещет из раны.
Я в ужасе смотрю на ее обмякшее тело, на разлетевшиеся в стороны полы голубой мантии.
«Как летучая мышь», – думаю я.
Чудеса умирают. Сирены больше не имеют власти над тем, что происходит Наверху.
Я открываю рот, чтобы попросить за Тру. Может, у меня получится объяснить людям в лодках, что он не сирениус, и убедить их сохранить ему жизнь.
Но тут рядом со мной возникает Майра. Она тихо и настойчиво говорит мне на ухо:
– Рио, береги голос. Он понадобится тебе позже. – Тетя улыбается. – У меня хватит сил, чтобы отвлечь их, пока вы бежите. Я могу заставить их забыть о том, что сегодня на острове было на два человека больше.
– А как же ты? – спрашиваю я.
Еще одна сирена падает на землю, но мы трое неуязвимы.
Майра берет мою руку и вкладывает в ладонь что-то твердое и хрупкое. Я, даже не глядя, догадываюсь, что это раковина. Еще одна.
– Пусть она обо всем тебе расскажет сама, – говорит Майра. – Ты поверишь, если услышишь это от нее. Но я слишком долго хранила эту раковину.
