– Так вы тоже решили приехать?
Уолтер никак не мог справиться с собаками; он не поднял глаз:
– Я рассудил, что раз ситуация настолько серьезна, вам может понадобиться любая помощь. – Он заставил Макса сесть, но Ремингтон все никак не успокаивался.
– Что бы это ни было, им оно не нравится, – сказал дед и сошел по ступенькам крыльца. – А ты, Джимми, мой мальчик? Ты боишься этой Дьявольской птицы?
– Нет, сэр, не боюсь.
Он взял меня за плечо, и я улыбнулся.
– Ты ведь не допустишь, чтобы она добралась до твоей матери, ведь так?
– Да, сэр! – Я хотел объяснить деду, что это птеродактиль, но только когда я в первый раз рассказал ему о динозаврах, он махнул рукой и сказал, что это все чушь собачья.
– Надо бы дать тебе ружье, раз ты единственный мужчина в доме. – Я посмотрел на него – возможность подстрелить птеродактиля не являлась мне даже в мечтах, – но он глядел не на меня, а на маму. – Ну ладно, у бабушки есть кока-кола в холодильнике. Сходи и возьми себе бутылочку.
В доме было темно и немного прохладнее, чем снаружи. Бабушка и тетя Мэри сидели возле радиоприемника. Я взял кока-колу и сел с ними. Диктор весело рассказывал, как Большая птица – он так ее называл – ударилась о трейлер какого-то Альверико Гуаярдо и перепугала его до смерти. Тот сказал, что у нее были красные глаза размером с серебряный доллар, лицо, как у гориллы, но с длинным клювом, и крылья, как у летучей мыши – а вот это было очень похоже на птеродактиля. Я подумал, что надо скорей рассказать об этом Уолтеру. Очевидно, мексиканцы, которые живут дальше на юг, видят эту птицу уже несколько лет – по крайней мере, так они говорят. Тетя Мэри вздрагивала каждый раз, когда диктор смеялся, но ничего не говорила.
Я уже допил свою колу, но Уолтер, мама и дед все не приходили. Диктор принялся говорить о погоде и каких-то других скучных вещах, связанных с принятием нового закона. Я встал и направился к двери, но бабушка поймала меня за руку.
– Ну-ка, помоги бабушке, – сказала она, сунув мне миску с восковой фасолью. – Спасибо, Джимми. Ты хороший мальчик.
Она вышла, а я сидел на кухне, лущил фасоль и думал о том, что хорошо бы куда-нибудь смыться, или выпить еще кока-колы, или еще что-нибудь поделать – все лучше, чем слушать рекламу муки «Голд медал» и глядеть на самоубийственное кружение мух вокруг липучки. Тетя Мэри все молчала. Я посмотрел в ее миску и увидел, что она вылущила только три или четыре стручка.
Я вылущил примерно половину фасоли, когда собаки начали лаять, как безумные. Я вскочил, поставил миску на стол и побежал к двери.
Но там не было никакого красноглазого птеродактиля и даже темной тени, мелькнувшей в небе. Только мама, дед, бабушка и Уолтер. Они стояли возле машин и орали друг на друга. Собаки кружили на одном месте и лаяли. Они явно не знали, чью сторону принять.
– То, что ты пустила коту под хвост собственную жизнь, еще не значит, что у тебя есть право ставить Мэри в такое положение. О ней же люди будут говорить.
– А что они скажут? Что она вспомнила, что кровь гуще воды. Многим здесь стоило бы это вспомнить.
– Например тебе. – Дед не повысил голоса. Он почти рычал. – Потому что это ты хочешь забрать мальчика от нас и от всех родственников его отца. У тебя не больше рассудительности, чем у коровы, если ты не можешь жить там, где ты выросла и где твой дом.
Я никогда не видел Уолтера таким рассерженным. Он шагнул к деду, но мама придержала его.
– Папа, здесь у нас с Джимми нет будущего. Ты это знаешь. Так было еще до всего, что произошло. Счета накапливаются, и…
– И ты думаешь, что твое бегство отменит тот факт, что жизнь тяжела? – сказала бабушка. – Езжай одна, оставь мальчика. По крайней мере он будет расти в окружении достойных людей. – Она сделала шаг к маме, и на секунду мне показалось, что она собирается дать ей пощечину. Так уже было, и не раз, хотя она никогда не делала этого в присутствии Уолтера, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло.
Я подумал, что лучше мне вернуться в дом, к фасоли и радио. Я попятился и наступил на ногу тете Мэри. Я не слышал, как она подошла.
– Фасоль рассыпалась по полу, – без выражения сказала она, и все посмотрели на нас.
Я спрыгнул с крыльца и, увернувшись от руки деда, со всех ног побежал к кукурузному полю.
Я бежал по полю долго, исцарапал сорняками руки и ноги. Я обливался потом и был с ног до головы покрыт пыльцой. Затем я понял, что за мной больше никто не гонится. Я бросился на землю между высокими рядами и стал смотреть на небо – его было видно в узкие просветы между темно-зелеными листьями.
Никто мне не говорил о переезде. Еще два дня назад я, может быть, подумал бы, что это будет здорово – целое приключение. Но ведь тетя Мэри и дети Стюартов, скорее всего, еще увидят птеродактиля. Они ничего не знали и не хотели знать о нем, кроме того, что он – зло. А я его никогда не увижу. Это было несправедливо.
Наверное, я заснул, несмотря на то, что был очень расстроен и у меня все чесалось и было жарко, потому что в следующее мгновение солнечный свет был уже косой, вечерний. Где-то неподалеку шуршали листья. Кто-то ходил по полю, всего в нескольких рядах от меня. «Джимми!» – послышался голос деда.
