все же говорит, что страдания этих женщин требовали отмщения. Она говорит: «Вьетнамцы не склонны к насилию, но, когда тебя бьют и бьют, не нанести ответный удар – это глупость и самоубийство».
Ханх занимался при свечах не потому, что в его доме не было электричества – оно было, и именно оно использовалось для освещения его комнаты, – а потому что свеча показывала, сколько прошло времени. Каждый вечер он сидел за уроками, пока не сгорало ровно три свечи, а потом шел спать. Перед началом занятий он отмечал на каждой свече середину – чтобы знать, когда переходить с предмета на предмет, которых было шесть. Он был очень целеустремленным мальчиком, но, кроме того, он был очень предан родителям, как все хорошие вьетнамские сыновья. Он учился не только ради себя, но и ради них, чтобы они с гордостью могли говорить соседям, какой у них умный мальчик.
Когда эту историю рассказывает моя мать, она говорит: «Лисы хотят, чтобы Вьетнам был как стоячее болото. Они хотят, чтобы все здесь было как раньше. Они эгоистичны и с предубеждением относятся к любым новшествам».
А когда эту историю рассказывает отец, он говорит: «Лисы пытаются спасти Вьетнам от крушения – крушения, вызванного тяжестью наших желаний».
Лисы работают в команде. Мы не слышим и не понимаем их языка, но нам очевидно, что этот язык существует, поскольку они движутся как единый организм. Все их движения четко выверены. Это похоже на грандиозный балет, во время которого сотни людей умирают, чтобы лисы могли окружить одного-единственного человека, которого они хотят забрать с собой. И после этого рождается еще одна лиса.
Убрав все тела, колонисты построили новую деревню по образцу поселений своей родины, где правили монарх и деньги. Это было очень выгодно, потому что они, колонисты, сами стали здесь монархами. Они были правителями, чьи повеления не обсуждались. Даже после того, как лисы убили всех колонистов, после того, как целые поколения сменили друг друга, деревня уже никогда не вернулась к своему изначальному, свободному и мирному устройству.
Когда мать Ханха узнала, что лисы вновь объявились в округе, она сразу поняла, что они пришли за ее сыном. Это была не материнская гордость. Это был инстинкт. Она знала своего сына, он был прилежным и красивым. У него были свои маленькие недостатки, но он все равно был самым хорошим мальчиком из всех, кто родился в деревне за последние годы. И тогда она придумала план. Она поговорила со всеми остальными женщинами, жившими в деревне. Она угощала их пирожными и сладким рисом. Она раздала им все свои ценности – только бы они обещали помочь ей. У лис была дурная репутация. Она знала, что они придут и убьют всех, и единственный способ пережить их нашествие – это сражаться.
Вот когда болезнь проникает в костный мозг – тогда все становится на самом деле страшно. Костный мозг увеличивается в объеме и давит на твердую кальциевую стенку кости. Она трескается, но из-за болезни не ломается полностью. Она как бы шелушится, с нее слезает слой за слоем. Эти слои отделяются не чисто. Они расщепляются, и осколки кости пробивают себе путь к поверхности, к воздуху. А ты все не умираешь. Даже сейчас ты продолжаешь жить и страдать.
Но лисы на самом деле
Правда состоит в том, что лисы жрут все и всех. Они сожрут всю твою деревню, а затем, просто по доброте душевной, сровняют все дома с землей, чтобы стереть всякие следы того, что здесь жили люди. Лисы – разрушители. Они хотят сделать с тобой то же, что болезнь и колонисты сделали с ними. Им незнакомо чувство жалости и сострадания. Они убивают и разрушают быстро, но иногда останавливаются – ровно настолько, чтобы ты осознал, что происходит. Они злы и жестоки.
Но они оставляют в живых одного человека. С каждой разрушенной деревней их стая, их семья, медленно растет. Теперь их уже целая армия – армия лис.
Мать Ханха была очень настойчива. Она ходила от двери к двери и собирала деревенских женщин. Она не знала, что делать. Другие женщины тоже не знали, но они все равно собирались и разговаривали. Каждая женщина рассказывала свою версию легенды о лисах. Мать Ханха полагала, что в различиях разных версий может быть скрыт какой-то секрет, что-то, что их всех спасет. Но по мере того как женщины говорили, становилось ясно, что ничего сделать нельзя, что они все обречены и, что хуже всего, что лисы не примут ее сына в свои ряды. Лисам не нужны были мужчины; они не хотели, чтобы какой-нибудь мужчина снова их убивал.
Проблема с теми колонистами, как и со всеми колонистами в принципе, состояла в том, что земля, которую они колонизировали, – это была не их земля. Они не знали, что здесь принято, а что нет. Они не уважали обычаев этой земли, потому что не знали их. Поэтому, когда колонисты повесили тех семерых больных женщин, они не подумали о том, как действует смерть, не подумали о том, что тела надо похоронить, и уж точно не подумали о возможных последствиях.
Но они повесили этих женщин не из злобы. Подумать так – это значит не понять ровным счетом ничего. Нет, колонисты убили их из страха. Они были уверены, что в них, в их черной плоти и выпирающих костях, сидит дьявол.
Колонисты не заметили, что тела повешенных женщин просто исчезли. Деревня была просто завалена трупами, и колонистам приходилось их разгребать. У них было столько дел! Они просто забыли об этих женщинах. Это кажется неправдоподобным, – казалось бы, они все равно должны были заметить. Но только именно так все и было. Семь беременных женщин, пережившие болезнь и попавшие под бичи колонистов, были повешены, и их смерть
