– Я не могу оставаться здесь, – произнесла она. – До дома путь не близкий, и сейчас он мне кажется еще дальше.
Акулий бог легко дотронулся до ее волос:
– Ты вернешься домой быстрее, чем приплыла сюда, обещаю тебе. Но если бы ты могла остаться со мной ненадолго… – Он не договорил.
– Только ненадолго, – согласилась Кокинья. – Но взамен… – Она поколебалась, и отец не стал ее торопить, а просто подождал, когда она продолжит. Через некоторое время она сказала: – Я знаю, что мама никогда не просила тебя показаться ей в твоем подлинном обличье, и для себя, конечно, была в этом права. Но я… Я не мама. – Договорить ей не хватило смелости.
Акулий бог ответил не сразу, и, когда наконец заговорил, голос его звучал низко и мрачно.
– Даже если бы я позволил тебе это и если бы тебя это не устрашило, ты никогда не смогла бы увидеть меня всего целиком. Глаза человека не могут… – Он поискал нужное слово. – Они просто не могут это охватить. Я думаю, это на благо человеку, так же, как и человеческий дар забвения. Ты не представляешь, как боги завидуют этому дару.
– Ну и пусть, – настаивала Кокинья. – Я все равно не боюсь. Если ты даже этого до сих пор не понял…
– Хорошо, посмотрим, – ответил Акулий бог, точно так же, как человеческие родители иногда отвечают надоедливым детям. И даже Кокинье пришлось этим удовольствоваться.
Утром она нырнула в волны за завтраком, а отец рыбачил на другой стороне острова. Она так и не узнала, где он спал и спал ли вообще, но он вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она выходит из воды с одной рыбой в зубах и другой – в руке. Она разорвала зубами рыб на куски, как настоящая акула, и заметила отца, только закончив завтрак. Смутившись, она серьезно сказала:
– Когда я дома, я готовлю еду, мама меня научила, но в море…
– Твоя мать всегда готовит мне ужин, – тихо ответил Акулий бог. – Мы ждем, когда вы заснете, а потом она спускается к воде и зовет меня. Так повелось с самого начала.
– Значит, она видела тебя…
– Нет. Я забираю свою жертву потом, уже уйдя из вашего дома, и она никогда не следует за мной. – Акулий бог улыбнулся и вздохнул, глядя в озадаченное лицо дочери. – То, что есть между нами, трудно объяснить, даже тебе. Особенно тебе.
Акулий бог поднял голову, вдыхая утренний воздух, прохладный и прозрачный над волнами – такими спокойными, что Кокинья даже слышала дыхание дельфина, далекой точкой вынырнувшего из волны. Бог чуть нахмурился:
– Будет шторм. Не сегодня, а через три дня. Очень сильный.
Кокинья не выказала своей тревоги. Насупившись, она сказала:
– Я приплыла сюда через шторма, и ничего со мной не случилось.
– Дитя мое, – произнес ее отец, и назвал он ее так впервые, – ты будешь со мной.
Но в глазах его темнела тревога, а голос звучал озабоченно. До самого вечера, пока Кокинья бродила по острову, дремала на солнце и резвилась в волнах, он не вымолвил ни слова и только глядел на горизонт – долго после заката солнца, а потом и после заката луны. Когда она проснулась на следующее утро, он все еще расхаживал взад и вперед по берегу, хотя она не видела никаких перемен в небе – только в его лице. Время от времени он ударял кулаком по бедру и что-то шептал себе под нос побледневшими губами. Кокинья, шагая рядом с ним и разделяя его молчание, не могла не заметить, как в эти минуты он был похож на человека – он казался смертным и смертельно испуганным. Но о причине этого она догадалась, лишь когда проснулась на следующий день и почувствовала, что песок под ней холодный.
С того дня, как она приплыла на островок, погода была столь благоприятна, что песок, на котором она спала, оставался теплым всю ночь. Теперь холод разбудил ее задолго до зари, и даже в темноте она увидела на горизонте тучи и сверкающие в них молнии. Солнце, оранжевое, как осенняя луна, весь день только краешком выглядывало из-за громоздящихся на небе грозовых туч. Ветер дул с северо-востока, и был он ледяной.
Кокинья стояла на берегу одна, глядя, как первые струи дождя приближаются к ней по волнам. Она больше не боялась шторма и хотела переждать бурю в воде, вместо того чтобы прятаться под деревьями. Но Акулий бог подошел к ней и отвел ее в небольшую пещеру, и они сидели там вместе, прислушиваясь к поднимающемуся ветру. Когда она проголодалась, он поймал для нее рыбу, объяснив: «Они тоже ищут укрытия, как все живое перед бурей, но ради меня выплыли из глубины». А когда она пала духом, он стал напевать ей детские песни, которые, как он помнил, Мирали пела ей и Киауэ очень давно в их доме, далеко от всех штормов. Он спел даже самую старую и самую любимую ее песню:
– Киауэ эта песенка не нравилась, – тихо припомнила девушка. – Ему от нее становилось грустно. Откуда ты знаешь все наши песни?
– Я слушал, – только и ответил Акулий бог.
– Я жалею, что тогда… – Голос Кокиньи почти затерялся в шуме дождя.
Ей показалось, что отец ответил: «Я тоже». Но в следующую секунду он вскочил на ноги и выбежал из пещеры в шторм, не обращая на него никакого внимания, – словно не дождь, а лепестки цветов сыпались на него с неба, и не ураган хлестал и ревел, а летний бриз касался его лица. Кокинья пустилась
