наливают, не скупясь?
– Тебе не понять, – сказала мадам Тэйра и направилась к дому.
Мы остались одни.
– Этьен, – я приникла к нему, – не хочу ждать свадьбы целый год.
– Подумаешь – год! Как раз успеешь себе платье сшить, знаешь, такое с вышивкой и кружевами. Самое красивое на свете! Говорят, невеста сама должна платье подготовить, иначе быть беде, – он поднял пальцами мой подбородок и посмотрел в глаза, лукавый, как дьяволенок. – И, в конце концов, должны же мы хоть в чем-то уступить старшим?
– Не хочу.
– О-ля-ля, маленькая капризка! – пожурил он и тут же прильнул губами к моему рту.
Пожалуй, лучшего способа убедить меня не существовало, ибо тотчас и мысли мои, и возражения улетучились, растаяли в блаженстве розового облака.
Когда Этьен отпрянул, я распахнула ресницы, счастливая, ошалевшая и снова смущенная донельзя. Чувства настолько переполняли меня, что едва любимый расцепил объятия, я тут же сорвалась с места и побежала по саду, мимо яблонь и розовых кустов, малинника, грядок с клубникой и уже отцветшей сирени.
– Стой! Куда же ты? – смеялся Этьен вдогонку. – Абели!
У маленького прудика он поймал меня и усадил на зеленый берег.
– Ты почему убегала? – спросил Этьен.
– Не знаю, – призналась я. – Слишком уж было хорошо…
Этьен расхохотался заливисто:
– Глупышка!
И я рассмеялась тоже. Мы повалились в мягкую траву, тыча друг в друга пальцами и хохоча так громко, что спугнули уток и гусей на другом бережке. Те захлопали возмущенно крыльями, вызывая у нас новые взрывы смеха. Наконец мы устали смеяться. Этьен уставился на проплывающие в небе облака, закусив травинку.
– А скажи, – присела я над ним, – как ты понял, что можешь целить?
– Никак. Просто взял Клодин и думал, как помочь, что хочу помочь. Черт побери, не ожидал, что в ладони все польется кипятком. В первую секунду решил, что с ума схожу.
Я понимающе кивнула:
– А ты теперь тоже чужие боли чувствуешь?
– Боли? – подумал Этьен и отрицательно махнул головой: – Нет, только когда эта дрянь в руки впитываться стала.
– Везет, – вздохнула я, – а я без золотого кокона не могу среди людей находиться. Все чем-то да больны. А порой когда уж слишком сильные чувства людей одолевают, я их тоже ловлю, не только боль.
– Бедная моя, – Тити взял меня за руку.
– Нет, теперь я богатая, у меня же есть ты, – вздохнула я, замирая от прикосновений его пальцев. – Так не хочется ехать в Париж, хоть и надо…
– Ты мое мнение знаешь.
– Но ведь мадам Тэйра права…
– Вот когда буду тебе мужем, посажу дома и никаких тебе графьев и алхимиков!
– Да ты строгий.
– А ты думала! Хорошо хоть сегодня мы никуда не едем, – радостно объявил Этьен. – Маман настояла на том, чтобы мы остались.
– Я ее побаиваюсь, если честно.
– О-ля-ля! Да не будет она руки распускать, – хмыкнул он, – после того как ты исцелила Жу-Жу, и подавно. И рука у нее совсем не тяжелая. Чего там бояться?
Я поежилась:
– Нет уж, спасибо. Пожалуй, обойдусь без затрещин. Меня даже в монастыре не секли ни разу. Я к подобному обращению не привыкла. И привыкать не собираюсь.
– Ну, маман устраивает праздник, так что, думаю, сегодня мы скорее отхватим от нее жареного барашка, чем нагоняй. Тем более что разгон мы уже получили.
– Тебе бы все шутить.
– А что за кокон? – перевел тему Этьен. В его глазах светилось искреннее любопытство.
И я рассказала ему обо всем: о коконе и о потоках. О черной книге в кабинете его отца, что отзывается на прикосновение и осыпается серебряной
