Сопротивление должен был возглавить кто-то другой. Возможно, пастор Питерс. Или, что более вероятно, агент Беллами. Хотя Беллами не был родителем, метавшимся в опустевшем доме. Он не был тем, к кому тянулись «вернувшиеся». Они притягивались к ней. Похоже, Бог остановил Свой выбор на Люсиль. Она всегда чувствовала себя избранной.
— Но ведь что-то нужно сделать! — строго сказала она почерневшему экрану телевизора.
Когда дом погрузился в тишину, Люсиль внезапно оживилась, словно что-то изменилось в сфере ее чувств. Она вымыла руки под кухонным краном, вытерла их полотенцем, разбила и вылила в миску несколько яиц и погрузилась в приготовление омлета. Бекон уже поджарился, поэтому она выбрала его деревянной лопаткой и выложила на бумажное полотенце, чтобы оттянуть лишний жир. Ее доктор всегда ворчал о вредоносности жира. Взяв один кусочек, она принялась жевать его, помешивая то взболтанные яйца, то почти готовую овсяную кашу.
Старая женщина размышляла о Харольде и Джейкобе, которые были заперты в здании школы, за рядами солдат, за оградой и колючей проволокой и, хуже всего, за бюрократическими препонами правительства. Люсиль приводило в бешенство, что солдаты пришли и выдернули из реки ее сына и мужа — что они уже и реку себе присвоили, как указывалось в их липовых бумагах.
Сев за стол, она настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала шагов на веранде. Каша была горячей, в нужной кондиции. Крупинки скользили на зубах и оставляли привкус масла. Затем подошла очередь бекона и омлета. Все было в меру соленым и аппетитным.
— Я построю для вас церковь, — сказала она вслух, обращаясь к приготовленным блюдам.
Люсиль засмеялась, но потом почувствовала стыд за произнесенное богохульство. Впрочем, Бог тоже имел чувство юмора. Она не сомневалась в этом, хотя и не делилась с Харольдом подобными мыслями. А Бог, скорее всего, понимал, что она была просто старухой, тосковавшей от одиночества в своем осиротевшем доме.
Она почти закончила завтракать, когда вдруг заметила, что кто-то стоит на веранде по другую сторону сетчатой двери. Подпрыгнув на стуле от неожиданности, Люсиль увидела белокурую хрупкую девочку в запачканной одежде.
— О, Боже! — вскрикнула она, прикрыв рот рукой.
Это была старшая дочь Уилсонов — Ханна, если ей не изменяла память. После городского собрания в церкви их семейство покинуло город, а с того времени прошло уже несколько недель.
— Извините, если напугала вас, — сказала девочка.
Люсиль вытерла рот.
— Все нормально, — ответила она. — Я просто сразу не разобралась, кто пришел.
Она направилась к двери.
— Ты откуда, милая?
— Меня зовут Ханна. Ханна Уилсон.
— Я знаю, кто ты, девочка. Дочь Джима. Мы же родственники!
— Да?
— Я кузина твоего отца. У нас с ним одна общая тетя. К сожалению, не могу вспомнить ее имя.
— Тогда понятно, мэм, — вежливо сказала Ханна.
Люсиль открыла дверь и предложила девочке войти.
— Похоже, ты умираешь от голода. Когда в последний раз тебя кормили?
Девочка по-прежнему стояла на пороге. Она пахла грязью и открытым воздухом, как будто этим утром упала с неба или выросла на огородной грядке. Люсиль с улыбкой поманила ее к себе, но девочка лишь отступила назад.
— Я не собираюсь обижать тебя, — произнесла Люсиль. — Но если ты не войдешь в дом и не съешь что-нибудь, я отыщу самый большой прут и накажу тебя. Да-да! Буду хлестать тебя до тех пор, пока ты не сядешь за стол и не наешься до отвала!
Девочка улыбнулась ей в той бесстрастной механической манере, которая была присуща всем «вернувшимся».
— Да, мэм, — сказала она.
Ханна переступила порог. Сетчатая дверь мягко хлопнула за ее спиной, будто аплодируя Люсиль за паузу в одиночестве.
Девочка съела все, что Люсиль поставила на стол, а это было великим делом, учитывая, сколько блюд она приготовила. Испугавшись, что еды не хватит, старая женщина начала рыться в холодильнике.
— У меня остались лишь вчерашние продукты. Их лучше не есть. Это будет неправильно.
— Все нормально, мэм, — успокоила ее девочка. — Я набита под завязку. Спасибо.
Люсиль просунула руку к дальней стенке холодильника.
