мужчин, утаскивала детей в подводные пещеры, насылала на женщин бесплодие, заманивала корабли на скалы, портила улов рыбы и накликала бури. Говорили, что она насыпает песок в розовую впадину на месте своего правого глаза и поливает его кровью своих жертв. Эту кровь она замораживает в водах арктических морей и прикрывает глаз нежно-розовой ракушкой, а раз в год отковыривает ракушку и находит под ней белорозовый камешек – кровавую жемчужину. Эти жемчужины русалка нанизывает на пряди своих волос, отсчитывая годы своего заключения в прозрачном море, – словно отметины на стене тюремной камеры или зарубки на изголовье кровати.
– Кристобелль, – как-то раз спросила у русалки восьмилетняя Изола, – ты и есть Русалка с пляжа Кровавой Жемчужины?
Выпутывая яркие волосы из прибрежных камней, Кристобелль рассмеялась.
– У меня много имен,
Она не сказала ни «да», ни «нет», и тогда Изола ее не поняла, но теперь, в шестнадцать лет, вспомнила слова русалки, задумавшись обо всех тех ярлыках, что наклеивали на нее девчонки своими резкими взглядами: «странная», «черствая», «а вы слышали о ее матери?». Репутация. Неважно, правда ли то, что о вас говорят, – важно лишь то, как эти слухи использовать.
Центр Авалона утопал в воде. Нескончаемый дождь смыл половину рождественских украшений со сливы. Остальные Изола унесла в дом и украсила ими искусственную елку в гостиной. Она знала: это поднимет маме настроение, потому что зима всегда вгоняла ее в депрессию.
Вместо украшений Изола начала строить алтарь у корней дерева. Она поставила туда фотографии сливы разных лет, на которых та мерилась ростом с Изолой – малюткой Изолой с двумя хвостиками, Изолой в школьной форме, моргнувшей от вспышки фотоаппарата, сердитой Изолой-подростком, избегающей смотреть в объектив.
Дождь усиливался, и потихоньку начал дуть ледяной ветер, поэтому Изола прибила к стволу зонт, чтобы защитить алтарь со свечами и подношениями, а к корням степлером приколола копию фотографии из своей любимой книжки: женщина в черном, в панковских кожаных брюках в обтяжку и тяжелых ботинках, способных разрушать королевства.
Когда выдался погожий день, Изола вновь принялась читать сливе сказку (на этот раз выбрав историю, в которой природа была одним из персонажей, а героиня – из тех, кто убивает), чтобы попытаться поднять боевой дух несчастного дерева.
Прочистив горло, Изола прижалась ближе к стволу и начала читать:
Как и у них, ее волосы переливались всеми цветами радуги, а надо лбом подобно тиаре торчал маленький белый рог – знак принадлежности к племени.
Единороги нашли ее еще младенцем, дрожащим от холода кульком, лежащим у корней плакучей ивы. Младенец был липкий и холодный, а непривычные их взглядам конечности быстро синели. Единороги приняли ее за недоразвитого жеребенка с розовато-белой шкурой и странно плоской мордой.
Главой стада был старый единорог по имени Мрак. Бесстрастными черными глазами он смотрел, как его подруга Луна облизывает странное создание. Прикосновения горячего языка, казалось, вырвали его из каменных лап смерти. Оно плакало, оно было живым Потом оно пошевелилось – и единороги поняли, что непонятное создание похоже на человека, хотя и не совсем
Мудрый Мрак объявил, что странное существо называется «Леди». Они так и не узнали, кто ее родил, – кобыла-единорог или человеческая женщина, поскольку мать Леди так и не нашлась, хотя всю ночь стадо прочесывало лес в поисках окровавленной роженицы, но так и не увидело ни потеков серебристо-голубой крови, ни следов человеческой леди.
Шли недели, найденыш уютно устроился в густой гриве Луны, а единороги спорили, как бы назвать приемное дитя. С той первой ночи она больше никогда не плакала, а просто с серьезным видом разглядывала стадо большими яркими глазами. Ее первым словом было «Мрак», и она не проговорила его, а пропела голоском, похожим на росу, туман и кометы.
И именно Мрак предложил подходящее имя, по-единорожьи витиевато пропев:
Единороги любили малышку, несмотря на ее отличия от остальных. Она принадлежала к племени единорогов, по меньшей мере отчасти, и именно эту часть соплеменники ценили превыше всего. В сумерках она охотилась с самыми сильными самцами, а на рассвете играла с жеребятами, пропуская разноцветные гривы сквозь странные пальчики.
Девятнадцать лет прошло с того дня, как единороги нашли ее в лесу, и она по-прежнему поспевала за их галопом, только топтала землю не копытцами, а аккуратными беленькими ступнями. Все вместе они мчались быстрее ветра, словно отравленные стрелы.
В детстве Леди каталась на спине Луны, пока не осмелела до того, чтобы пересесть на Мрака и, вцепившись в его буйную радужную гриву, носиться по лесу галопом. Он был самым быстрым, самым сильным и самым старым единорогом.
Когда пришли охотники, первым исчез именно он.
Старая Луна нервно поигрывала хвостом. Ее встревоженное дыхание обдавало жаром затылок Леди. Мрак пропал два дня
