– Станете колоть помпилианцев шпагой? Резать кинжалом?
– Да уж спасу, не волнуйтесь!
Клапан рюкзака Джессики откинулся, словно его толкнули изнутри. Лишь сейчас Диего заметил, что на клапане отсутствуют замки, карабины – все, что могло бы пристегнуть клапан к бортам рюкзака. С тихим ужасом, превратившись в соляной столб, маэстро смотрел, как из недр «колеса» над головой Джессики восстает жуткая гадина, порождение сатаны. Похоже, маэстро тоже не понравился исчадию ада – гадина раздула капюшон и грозно зашипела. Она поднималась и поднималась, пока не возвысилась над своей носительницей на добрый метр. Раскрылась слизистая пасть, сверкнули клыки – вне сомнений, ядовитые. Раздвоенный язык трепетал, пробуя воздух на вкус: все ли штаны уже мокрые?
– Антон Францевич, – Джессика погрозила Пшедерецкому кулаком. – Спрячьте шпагу в ножны! Эй, вы, управдом! Да-да, вы, с чубом! Уберите ружье! Здесь что, приют для умственно отсталых? Дамы и господа, разрешите представить: Юдифь, королевская кобра, гроза помпилианцев. В остальном – милейшая девочка, умница, красавица…
Умница зашипела громче: да, красавица, и что?
– Вот так всегда, – пожаловалась Джессика брату. – Сперва трясутся, потом закармливают до ожирения. Думаешь, чего я Юдифь в серпентарии держу? Тебе хорошо, у тебя млекопитающее. Никто не любит рептилий, одна я… Сеньор Пераль, мы теперь будем вас сопровождать. Я с Додиком, и Юдифь с Голиафом. Вы рады?
– Д-да…
Губы тряслись. Зубы стучали. Пальцы тянулись к рукояти рапиры. И вдруг все прошло, и страх, детский страх перед кошмаром из сна, и жажда крови, естественная при встрече со змеем, воплощением нечистого. Обвив Джессику быстрыми кольцами, кобра выскользнула из рюкзака на землю, прямо в снег, и на Диего Пераля снизошло ледяное спокойствие.
– Не замерзнет? – спросил он. – Зима на дворе…
– Чешуя с биоподогревом, – отмахнулась Джессика. – Юдифь модификантка, все продумано… Юдифь, отстань от сеньора Пераля! Отстань, говорю, он тебя еще не любит…
Подняв узкую голову на уровень колена маэстро, Юдифь замерла. Казалось, змея к чему-то прислушивается. От отца Диего знал, что змеи глухи в человеческом понимании, хотя очень чувствительны к вибрациям и изменению температуры. Он бы не удивился, окажись у
И нутряным ревом откликнулся Голиаф: прикроем, чего там!
– Вы слишком добры ко мне, – сказал маэстро.
Джессика Штильнер хотела возразить, но поняла, что Диего говорит не с ней, и промолчала.
Его место оказалось занято.
Луна, бесстыжая девка, купалась в снегу. Распарившись в небесной бане, круглолицая молодка вертелась, ворочалась, разбрызгивая синие искры, ухала далеким криком совы. Ветер блудливо щупал луну зябкими пальцами. Синее, белое, тени…
Высверк шпаги.
Диего отступил к коновязи. Ему не спалось: лег к полуночи, и вот, третий раз подряд – ангел, изгнание из рая. Едва смежишь веки, ангел тут как тут: грозит мечом, гонит взашей – из кущей в каменистую пустошь. Карни плачет, идти не хочет, маэстро кидается с ангелом врукопашную: бежит, опаздывает, падает, вскакивает в мятых простынях… Прощай, сон! Вчера, махнув рукой на стыд, вечный спутник блуда, притащил в кровать податливую солдатку – не ради утоления похоти, но для телесного утомления, шанса заснуть по-человечески. Сегодня солдатка отказалась наотрез. «Кричишь ты, блажной! Домовой тебя мучит…» Домовой, кивнул Диего. Строгий райский домовой. «Побаловались, мил дружок, и айда я к себе, в людскую. У меня и топчанчик есть, за занавесочкой…» Приняв бессонницу как данность, Пераль сидел на кровати, вспоминал минувший день. Не считая кобры, день пролетел бездарно: и вспомнить нечего. Мар Фриш связался с Яффе, доложил о явлении близнецов Штильнеров с их зоопарком. Диего отметил, что сеньор коллантарий стал разговаривать с сеньором полковником, как младший офицер со старшим. Словно приоткрылось махонькое окошко в тайне за семью печатями – биографии Гиля Фриша… К близнецам Яффе отнесся с равнодушным одобрением: чувствовалось, что мысли отставного учителя математики заняты совсем другим. Он сразу передал коммуникатор Штильнеру-старшему, и профессор ахал, охал, квохтал наседкой над цыплятами. Всплескивал руками: «Ой, дуся, ты бы хоть предупредила! Ой, вася, ты бы хоть сказал заранее…» Почему Штильнер зовет своих детей васей и дусей, да еще, судя по интонациям, с маленькой буквы, маэстро не знал. Должно быть, личное, семейное. По окончании разговора чубатый Прохор бурно занялся расселением новых гостей: зверинец в хлев не загонишь, а подыскать комнату, где без помех разместился бы гигант-лигр – задача из ядреных! Кобра – чепуха, под лежанку заползла, и спи на здоровье, шланг с ядом… По счастью, цыгане съехали позавчера, и мужчин-коллантариев отправили во флигель. Дворня привыкала к «хычнику» и «аспиду», детвора каталась на Голиафе верхом, кто-то дернул Юдифь за хвост и был ударен головой в живот, отчего не сразу проблевался…
Дурдом, вздохнул Диего. Он уже знал, что такое дурдом – в Ойкумене так называли госпиталь для душевнобольных, вроде того, что в Эскалоне носил
