Она улыбалась широко и искренне, хотя не все зубы у нее во рту были ровными. Уже давно девушки ему не улыбались.
– Как ты узнала… – начал он.
– Да у вас на почтовом ящике написано! – перебила гостья. Она оперлась на перила и перемахнула последние несколько ступенек. Девушка больше не краснела, а вот на лице Трентона можно было яичницу жарить.
– Ничего себе, – проронила она, – вы тут вообще когда-нибудь прибирались?
Трентон наконец немного совладал с собой.
– Кто… кто ты такая? – его голос прозвучал как хриплое карканье.
– Я – Кэти, – сказала она, как будто это и было полным и развернутым ответом на заданный вопрос. И принялась бродить среди старой мебели, книг и ковров. Когда девушка отвернулась от Трентона, он быстро свернул веревку и сунул между двумя коробками, надеясь, что она ничего не заметит.
– Я – Трентон, – сказал он, хотя девушка ни о чем его не спросила.
– Круто.
Кэти наклонилась, подобрала футбольный мяч и кинула Трентону.
– Ты играешь? – спросила она.
Взгляд парня остановился на секунду на ее заднице, не такой аппетитной, как у Энджи Салазар, но тоже ничего. Он увидел маленькую дырочку на ее джинсах, а через нее – симпатичное красное белье. Он едва успел поймать мяч.
– Нет, – сказал Трентон и резко выпалил, – я больше не играю после аварии.
– Аварии? – Она смотрела на него взглядом доктора Савики. Его отправили к ней после развода родителей. Трентон лежал на кушетке в ее кабинете и говорил, что с ним все в порядке. Доктор понимала, что это неправда, но была слишком вежливой, чтобы ему возражать напрямую. Но у доктора Савики были обычные карие глаза, большие и круглые, как у коровы. А у Кэти они были какие-то светло-карие, желтые, почти кошачьи.
Трентон хотел спросить, откуда она, что тут делает, но не мог произнести ни слова. Кэти снова отвернулась от него.
– Слушай, Тристан…
– Трентон.
– Я так и сказала. – Она легонько пнула комок оберточной бумаги носком потрепанного зеленого кроссовка. – Слушай, я не хотела сюда врываться. Я так поняла, ты занят – сидишь тут, играешь с веревками, я все понимаю.
Значит, она заметила. Трентон почувствовал очередную насмешку и потому сильно разозлился. Она над ним смеется!
А Кэти продолжала:
– Давай мы тогда просто попрощаемся, и я…
– Подожди! – Трентон крикнул это уж как-то слишком громко, и Кэти застыла на лестнице.
– Подожди, – он облизал сухие губы, – зачем ты приходила? И, если думала, что тут никого нет, зачем зашла в дом?
Кэти на секунду замялась.
– Это все Фритц, – она скорчила недовольную гримасу. У нее были неровные передние зубы, один из резцов выступал вперед и был очень острым. Из-за этого черты ее лица казались неправильными, что обнадеживало. – Мой кот. Он сбежал.
– Как он выглядит? – спросил Трентон.
Кэти удивленно моргнула.
– Ну… как кот.
Она уже собиралась уйти, как вдруг резко остановилась и обернулась к Трентону, пораженная неожиданной догадкой.
– Стой-ка! Ричард Уокер… Я слышала о его похоронах.
От слова «похороны» в груди у Трентона что-то сильно задрожало.
– Он мой отец, – сказал он и быстро исправился, –
– Блин, мне так жаль! – Кэти снова посмотрела на него как психиатр, словно пытаясь понять, что творится у него внутри.
– Спасибо, – коротко обронил Трентон, скрестил руки на груди и слегка мотнул головой, чтобы прядка волос упала ему на лицо: на левой щеке был особенно уродливый прыщ, и он не хотел, чтобы Кэти его заметила, – мы не были близки, – сказал он, чтобы она не вздумала его жалеть, – мы приехали, чтобы похоронить его. И навести в доме порядок.
Он сделал паузу:
– Дом теперь мой. – Он понятия не имел, на кой черт он это сказал.
– Да? Очень мило.
Трентон резко поднял глаза на нее. Девушка покраснела.
– Я имею в виду… Что мне жаль. Сожалею о твоей потере. Это то, что говорят в таких случаях? – Она грустно покачала головой, короткие волосы у нее на макушке качнулись как антенны у инопланетянина. – Я не очень в этом разбираюсь.
