Джо оперся на стол ладонями и встал.
– Мой отец повесился, когда я был еще пацаном. Мать говорила всем, что у него лопнул сосуд в мозгу. Аневризма. – Он снова помотал головой. – Когда ты знаешь об этом, тебе не легче. А только хуже… Ну да, не стоило, наверное, сжигать письмо – это ведь было не мое дело.
Трентон еще долго сидел в столовой, думая о слишком частых «конференциях» отца, про письма и открытки от Адрианы, на которые он так и не ответил; о мужчине, болтающемся в петле, и его жене, которая лгала всем о причине его смерти, потому что ей было за него стыдно. И о женщине без лица. Он думал о том, как время давит на всех них, как толстый слой снега на крышу.
Пришло время, подумал он, чтобы похоронить отца и оставить призраков в покое.
Элис
– Не уходи! – Да, я знаю, что Сандра раздражала меня все это время и что я всеми силами пыталась игнорировать ее, но теперь я умоляла ее остаться. – Пожалуйста, не уходи!
– Все, вытаскиваете меня отсюда? – Голос Сандры звучал все тише, как будто она была уже не здесь. – Как чертовски вовремя!
– Не оставляй меня! – Я ненавидела себя за эти слова, но ничего не могла с собой поделать – она стала частью меня, моей второй половиной. После ее ухода меня никто не услышит! Это как вообще не существовать, только еще хуже. Одиночество. Уокеры разъедутся по домам, а я останусь здесь. Одна. С распахнутыми дверями, как открытым ртом, замороженная в морозильной камере, вечно блуждающая во тьме пустых шкафов и комнат без возможности сбежать…
– Тебе надо отпустить прошлое, Элис. В этом вся соль. Просто отпусти.
– Скажи мне как! – кричала я. – Как это сделать?! Я готова слушать тебя!
Тишина.
– Сандра! Сандра! Ты здесь?!
Ответом мне была пустота. Как будто все мои кости – каркас, поддерживающий меня, – исчезли. Я стала чем-то совершенно бесформенным. А потом – опять тошнота, болезненность и жгучее чувство одиночества, словно все хорошее в этом мире ушло навек.
Она была права: старые преступления раскрыты, любопытство удовлетворено, а правда всплыла наружу.
Как я могла быть такой слепой? Я ведь все это время наблюдала за Сандрой, как толстый ленивый кот за солнечным зайчиком. До того как она пришла ко мне.
Но я ничего не чувствовала, кроме медленного течения времени. Я ведь помнила, как она умерла, видела, как она в последний раз дралась с Мартином, как она долго топила свое горе в стакане – раз за разом наполняя его, видела, как ее рвало, видела кровь у нее на губах.
Я видела как Сандра заряжает пистолет. Я не могла не видеть. Мы не выбираем, на что смотреть.
Но то, что было потом… Неужели я была настолько счастлива, что она идет ко мне, прорезаясь через толщи моего нового тела, что не замечала ничего вокруг?
Я смутно помню приехавших полицейских и людей, которые через некоторое время пришли распродавать ее имущество.
Но вот Джозефа Коннели я не заметила. Малыша Джо, которого я видела рядом с матерью на похоронах его отца. Не увидела сходства с отцом: чуть крючковатый нос, волевой подбородок и немного оттопыренные уши.
Джозеф Коннели. Сын Томаса.
Я ошибалась. Во многом.
И теперь была готова сказать Сандре: «Ты была права».
Томасу: «Я прощаю тебя».
А нашей малышке, которая росла внутри меня как маленький цветочек: «Прости меня! Господи, мне так жаль! Прости…»
Но это были всего лишь слова. Тяжелые слова. Они как камни падали вниз.
Все истории когда-то заканчиваются.
Кэролайн переоделась в джинсы и легкий свитер, стерла макияж и собрала волосы в хвостик. Должно быть, она успела где-то перехватить рюмку- другую, судя по тому, как блестели ее глаза.
– Трентон, ты готов? Взял урну?
– Она у Минны, – отозвался Трентон, – я собирался…
