— Странные обычаи.
— Но всегда приятно смотреть на красивых женщин, — пояснил я. — А на самых… это вообще счастье. Потому их осматривают особенно тщательно. Чтоб все было видно…
— Глерд, — сказала она строго, — это уже не мелочи этикета!
— Ох, — вскрикнул я испуганно, — простите, герцогиня… А в чем именно нарушил, подскажите, чтобы я где-то снова не сглупил.
Она сказала надменно:
— Вот эти ваши слова насчет того, как уже чувствуете в своих ладонях мою грудь!..
— Полную, горячую, — сказал я, — и тяжелую… Какое слово нельзя произносить?
Она отрезала:
— Все!
— Ох, — сказал я, — ну и нравы здесь… А само слово… ну, главное?
Она покачала головой.
— Смотря когда, глерд. Но вам лучше не рисковать, можете ошибиться. Потому лучше молчите.
— Хорошо, — сказал я. — Про… смолчу. А про ваши губы, такие полные, алые, сочные и зовущие… можно? Они же на виду, не полуспрятаны, как грудь, что у вас наполовину под верхом платья, мне приходится додумывать, какие так сочные ягодки малины на белоснежных холмиках… в общем, можно?
Она вздохнула.
— Глерд, другим можно, вам нельзя.
— Почему?
— Другие говорят иначе, — объяснила она, — а когда говорите вы, я уже чувствую, как ваши ладони мнут меня, а это нехорошо, меня может мять только мой муж, герцог Энтони. То же самое и с губами. Я уж и не представляю, что вы с ними напредставляли… хотя и догадываюсь, но лучше умолчим, это не образец светской беседы.
Я сказал совсем виновато:
— Спасибо, герцогиня, вы меня спасаете. Как хорошо, что я оплошал перед вами, такой умной и понимающей, а не перед какой-то дурехой, что сразу же подняла бы меня на смех!..
— Да, — проговорила она, — в этом ваше счастье.
— Прекрасно сказано, — подхватил я, — вы в самом деле счастье, герцогиня!.. Умная, волевая и сильная женщина, это видят все, однако ваша сочная и созревшая красота, что манит меня, как распустившийся цветок бабочку или такого жука, как вот я, и хотя уже молчу про вашу полную нежную грудь, такую горячую и тяжелую, но воображению не прикажешь, вы будете сниться мне, герцогиня, а над сновидениями никто из нас не волен…
Герцогиня в изумлении вскинула брови.
— Глерд Юджин… я не совсем вас поняла… Вы что же… хотите… неужели вы хотите…
Она умолкла, не зная, какое из слов использовать, а я, глядя ей в лицо честно и прямо, сказал самым искренним голосом:
— Конечно, дорогая герцогиня. Конечно!.. Разве это не естественно для мужчины, увидев вас, воспылать к вам нежной страстью?
Она, не отрывая от меня взгляда расширенных в непонимании глаз, проговорила с трудом:
— Не могу поверить… вы хотите… зайти в нашем дружеском разговоре слишком далеко… вплоть до постели в какомто туманном будущем?
Я вздохнул, покачал головой.
— Что вы, герцогиня, как вы могли такое подумать?… Это так нехорошо. Мы же с вами романтики и возвышенные натуры. Нет, конечно, как можно?… Ни в коей мере!. Гораздо романтичнее предаться сладостному блуду прямо здесь, это так волнительно и восхитительно!..
Она еще шире распахнула глаза.
— Глерд… я не хочу о таком даже слышать!
— Герцогиня, — сказал я с мягким укором, — мы же соседи, у нас должны быть дружеские теплые отношения, доверительные даже. Это позволит жить счастливо и беспечно…
— Глерд, — сказала она твердо, — уберите руки. И не придвигайтесь вплотную, здесь и так жарко. То, что вы намечтали, невозможно.
— Возможно, — заверил я. — Дорогая герцогиня, давайте слегка сблизимся, тем самым закрепим соседско-дружеские отношения, которые, я уверен, только окрепнут.
Она сказала твердо:
— Глерд! Нет, нет и нет. Я ни разу не изменяла мужу. За все восемнадцать лет!.. И не намерена этого делать. Глерд, уберите руки. Я полагала, вы очарованы красотой моей дочери.
— Герцогиня, — сказал я мягко, — не стоит смотреть на меня как на… извращенца, что ли?… Я из королевства, где женщины в тридцать лет только
