не было никаких проблем. Рано или поздно придет время для ее стилета и…
В дверь постучали. Шрев, как будто все это время не спал, сел на кровати, натянул штаны и пошел открывать, сказав ей:
– Извини. Появилось дело.
– Не страшно. – Она натянула повыше простыню, не чувствуя никакого разочарования, что он уходит из ее комнаты.
Сегу бросил на нее взгляд, небрежно поклонился, но пялиться не стал. Бланка вообще подозревала, что седовласого не интересуют женщины. Дождалась, когда они уйдут, и, не одеваясь, юркнула к двери, надеясь услышать хоть что-нибудь.
– У тебя не слишком-то счастливый вид.
Сегу отозвался хмуро:
– Гонец едва нас нашел. Срочное. Из Пубира.
Они оба посмотрели на закрытую дверь, переглянулись, усмехнулись и отошли в другой конец коридора.
Шрев молча сломал печать, достал из конверта бумагу, развернул ее, прочитал. Затем посмотрел на ученика поверх листа и протянул ему:
– Ознакомься.
Тот после недолгого изучения скривился:
– Борг недоволен тем, что ты не поймал Лавиани. Назначил награду. Тысяча марок за ее голову.
– Цена достойная головы герцога. Наша знакомая нашла бы эту новость довольно забавной. – Шрев взял из рук ученика письмо, смял бумагу. – За такими деньгами придется приезжать на телеге, и в Пубир со всего света потянутся люди, которые ради тысячи марок привезут ему тысячу седовласых голов разных старух. Вот только Лавиани среди них не будет. Как я уже говорил тебе ранее – она не важна для нас на данном этапе.
– Как скажешь.
– Ты не согласен.
Сегу махнул рукой:
– Это не важно. Ты говоришь, я исполняю.
– Меня радует, что ты понимаешь это. И все же у тебя есть право высказаться.
– Борг, – неохотно произнес седовласый. – После того, что она сделала, он как бешеный пес. Это вредит общему делу.
– Совсем немного, – признал Шрев. – Я вернусь к нему уже летом, и мы поговорим.
– Тебе решать. Пойду разберусь с Мардж.
– Что с ней не так?
– Злая, как старая сука. Влепила Бух-Буху в глаз.
– Бедняга, – без всякого сочувствия пробормотал Шрев. – Чем он ее опять разозлил?
– Не дал прикончить какого-то акробата на глазах у всего честного народа. Вот был бы номер, если бы парень свалился с каната со стрелой в печенке.
– О, уверен, его бы тогда запомнили надолго. Заработал бы славу.
Сегу почесал бороду:
– По крикам на площади, ее у него должно быть предостаточно. Говорят, этот парень прошел над Брюллендефоссеном. Что?
Он заметил, как глаза Шрева прищурились.
– Внезапный сюрприз там, где я не ожидал. Осади бабу, будь рядом. Я спущусь через минуту.
Мардж помнила своего первого.
Тогда они охотились на кроликов, и Каша, который был старше на три года, смеялся над ней. Говорил, что она из своего лука не то что в кролика, даже в корову не попадет. Обязательно промажет. Потому что она девчонка.
Девчонка. Девчонка. Мерзкая недалекая девчонка. Плакса и кривляка.
Мардж сносила оскорбления молча, лишь краснела все сильнее, ощущая, как нечто горячее шевелится у нее в груди. Когда Каша вновь начал издеваться и изображать довольного кролика, избежавшего попадания в суп, потому что на него охотилась косорукая девчонка, она выстрелила.
Даже подумать не успела, что делает.
Для двенадцатилетней она обращалась с луком превосходно. Стрела попала Каше в живот, он вскрикнул и упал. Следующие полчаса мальчишка только и делал, что кричал, обещал убить ее, грозил карами от взрослых и просил скорее бежать и привести помощь. Потом он заплакал, а после лишь стонал от боли.
Она не стала приближаться. Испугалась. Испугалась до тошноты, до дрожащих пальцев, до пота, текшего по спине.
В деревне его не искали, Мардж, добывшая своего кролика, наврала, что Каша убежал на ярмарку в соседний городок. А на следующий день вернулась к месту преступления, хотя и не хотела этого. Боялась до полуобморока.
И испугалась еще сильнее, когда увидела, что парень жив. И продолжает едва слышно стонать. Каша уже не замечал ее, все время находясь
