– Алекс выгораживает меня как может, – сказала она.
Адонис благожелательно кивнул. Похоже, Юка ему понравилась. Но она, в конце концов, была проектом таких же, как он, бритоголовых ребят – наверно, удивляться не стоило.
– Мы хотим знать, почему в телефонной трубке слышен голос? – продолжала Юка. – Почему на экране телевизора и вычислителя появляется картинка? И зачем эта надпись на латыни?
– Ты пробовала ее перевести? – спросил Адонис.
– Да, – ответила Юка. – Но не смогла.
– Эти надписи обычно зашифрованы, – сказал Адонис. – Главным образом для таинственности, другого смысла нет.
– А что там написано?
– Это молитва. Смысл примерно следующий – по повелению Ангелов четырех стихий да будет это устройство телефоном, работающим согласно комплекту технической документации номер такой-то, аминь… Раньше ухитрялись помещать в прибор саму техническую документацию, но с каждым годом приходилось писать все мельче, а бумагу делать все тоньше. Теперь это стало так сложно, что дается только ссылка на номер документа, хранящегося в департаменте Воздуха.
– А белые коробочки? – спросил я. – Зачем на них эмблемы элементов?
Адонис внимательно уставился на меня.
– Что тебе известно о происхождении нашего мира? – спросил он.
Я хотел спросить, что об этом известно самому Адонису, – но осекся. На плече старика были знаки достоинства одного из высших иерархов Идиллиума – наверняка он знал куда больше моего.
– Я получил посвящение от Никколо Третьего и от Ангелов, – ответил я. – Юка тоже.
– Хорошо, – сказал Адонис. – Если так, покойный Никколо должен был объяснить тебе, что мы прячемся в тени мира, от которого отпочковались два столетия назад. Когда я учу монахов, я сравниваю Ветхую Землю с небесной ширмой, заслоняющей нас от лучей Абсолюта.
– Что…
– Только не спрашивай, что такое Абсолют, – махнул Адонис рукой. – Просто представь себе жаркое безжалостное солнце. Ветхая Земля полностью открыта его лучам. Это мир жестких необходимостей и твердых причинно-следственных связей. Ветхая Земля как бы принимает удар космоса на себя, оставляя нас в тени. Поэтому Ветхая Земля ведет мучительный торг с материей за право пользоваться ее законами для своего блага, а мы свободны от этой необходимости.
– Так что это за белые штучки? – повторил я. – Почему они то большие, то маленькие?
– В белых, как ты выразился, штучках содержатся симпатические наполнители. Субстанции, через которые прибор связан с силами Огня, Воздуха, Воды и Земли. Энергии элементов, соединяясь, исполняются благодати и заставляют прибор действовать по назначению.
– Я ей так и объяснил, – сказал я, победоносно поглядев на Юку. – И в фаланстере нам говорили то же самое. Но если кто-то из учеников спрашивал, почему нельзя заставить телефон делать что угодно – например, летать по небу или превращаться по ночам в красивую девушку, – ни один преподаватель не мог внятно ответить.
– Зато всего через несколько лет тебе подарили именно такой телефон, – ответил Адонис и захохотал.
Смех у него был резкий и режущий, как будто он пилил жестяной лист ножовкой.
Я нахмурился, показывая, что шутка неуместна. Юка ничего не поняла – но на всякий случай улыбнулась.
– Извини, – сказал Адонис. – Не хотел тебя обидеть.
– Все в порядке, – ответил я. – Но я действительно не понимаю, что нас ограничивает. Почему эти телефоны, телевизоры и соковыжималки каждый год становятся немного лучше, но мы не можем сделать их какими хочется прямо сразу?
Адонис жалобно вздохнул.
– Ты неправильно ставишь вопрос, – сказал он. – Совсем как твои предшественники, Алекс.
– А как правильно?
– Правильно так – почему мы вообще такое можем? Почему мы в состоянии сделать телефон и телевизор, не вдаваясь в подробности?
– Почему?
– Да потому, – ответил Адонис, – что это уже кто-то сделал!
– На Ветхой Земле?
Адонис кивнул.
– Мы в некотором смысле паразитируем на них. Но выбора у нас нет. Никколо ведь рассказывал тебе историю новых созвездий? Которые хотели зажечь в небе вместо прежних?
– Да.
