Я ощутил досаду, что понял это с таким опозданием: ведь уже несколько минут я знал – Галилео и есть враг. Вот только я думал не о том, как победить, а о том, как остаться в живых, а это верный путь к смерти… Но стоило мне на миг отвлечься от своего страха, и я сообразил, что делать.
Фехтовальщика создавал Галилео.
Галилео был в замке.
Он сидел сейчас на том самом кресле – именно из его серебряной спинки бил поток Флюида, порождавший Фехтовальщика.
Мне надо было добраться до Галилео и помешать ему.
Я не знаю, ощутил ли он мою мысль. Но когда я повернул на лестницу, ведущую вверх, мне показалось, что гнавшийся за мной Фехтовальщик заспешил. Он стал кидать в меня свои пики чаще – и чуть не попал мне в голову одной из них. Но в спешке он целился хуже. Мало того, ему приходилось подбирать свое оружие с пола (наверно, один раз создав Фехтовальщика, Галилео вынужден был довольствоваться имеющимся у того арсеналом).
Потом Галилео решил действовать иначе – и Фехтовальщик, перестав швыряться своими железяками, стал меня просто догонять. Я к этому времени уже устал, и возводимые мной преграды из Флюида сделались такими зыбкими, что почти его не задерживали. Поэтому я перестал тратить на них время – и побежал вперед как можно быстрее.
Дверь в покои Галилео была уже видна – а топот за моей спиной становился все ближе. И тут мне пришла в голову жуткая мысль. А если дверь в его комнату заперта? Остатка моих сил вряд ли хватит на то, чтобы еще раз протиснуться сквозь стену.
Страх и истощение произвели в моей голове странную реакцию. Я словно бы сдался какой-то грустной и безнадежной силе, отступился. Наверно, подумал я, это моя судьба – быть призраком…
И тогда вокруг меня волшебно засиял лунный свет, и я вспомнил, что бояться мне нечего, ибо я могу все.
Я даже не потрудился проверить, открыта ли дверь в комнату Галилео – а просто поднырнул под нее, как под низко растущую ветку (я пытаюсь подобрать точное сравнение – дело было не в том, что дверь стала похожей на ветку дерева, а в том, что именно такого рода усилие мне потребовалось, чтобы оставить ее за спиной, и это было совсем не то, чему учил меня Менелай).
На миг я увидел озаренных голубым лунным светом медиумов, сидящих вокруг
Я пошел на него, еще не зная, что сделаю. Но в этот момент дверь за моей спиной вылетела от страшного удара, и инстинкт заставил меня отшатнуться в сторону.
Это движение спасло мою жизнь – и погубило Галилео. Летевшая мне в спину пика вонзилась ему в грудь. Удар был таким сильным, что пригвоздил его к стене вместе с креслом.
Я обернулся и увидел в дверном проломе Великого Фехтовальщика. Он занес в воздухе еще одну пику, держа ее сразу двумя левыми руками, замер – и стал медленно валиться на бок, распадаясь на части.
Мне казалось, что я наблюдаю чей-то улетучивающийся кошмар. Руки и ноги Фехтовальщика высвобождались из-под огромной белой маски – и исчезали из нашего мира, словно бы возвращаясь к просыпающимся сновидцам. Грубое железное оружие Фехтовальщика рассыпалось в ржавую пыль – и я увидел, как ее уносит ветром в пустыню, а белая маска, упав на лед, оказалась совсем маленькой…
Я не успел даже задаться вопросом, что это за пустыня и что за лед – в следующий момент их уже не было.
От Великого Фехтовальщика не осталось ничего вообще.
Я повернулся к Галилео. Он был еще жив – но умирал. Железная пика пробила ему легкое – каждый раз, когда он вдыхал, я слышал ужасный свист. Но в его глазах не было ни боли, ни страха.
– Ты пришел с Ветхой Земли? – спросил я.
Он кивнул.
– Зачем ты хотел убить меня?
– Дело… не в тебе… дурак… – сипло ответил он. – Этот мир… абоминация… страшный грех… мерзость…
– Что мерзость? Идиллиум, где ты жил столько лет?
– Нет… последний поворот… храм не может существовать… Месмер… святотатство… Мы должны… исправить ошибку…
– Кто «мы»?
В ответ Галилео захрипел, и на его губах запузырилась кровь, а глаза стали закатываться. Склонившись над ним, я повернул его лицо вверх и спросил:
– Леди Гага… Кто она?
В его глазах появился странный блеск. Он опять захрипел, заклокотал – и я с ужасом догадался, что Галилео смеется.
– Ты… ты не узнаешь… никогда…
Его веки закрылись.
