Я понял, что он больше их не откроет – и меня пронзил укол жалости. Это ведь был мой старый Галилео. У меня на глазах умирал мой ближайший друг и наставник – и то, что я про него узнал, еще не успело вступить в химическую реакцию с моей давней привязанностью и любовью.
А потом я увидел, чем Галилео был на самом деле.
Конечно, просто облаком Флюида. Между нами не существовало бы никакой разницы, если бы местом, откуда пришло это облако, не была Ветхая Земля. Флюид, сгустившийся в Галилео, обязан был вернуться назад – и некоторое время я мог следить за его траекторией и судьбой.
Я ощутил где-то далеко за спиной Галилео неимоверно тяжелый черный шар, висящий вне нашего мира, – и сразу решил, что это и есть Солнце Абсолюта, упомянутое Алексеем Николаевичем. Шар этот был похож на черный Сатурн – его окружало кольцо рассеянного света, которое изгибалось под прямым углом, как лихо заломленное поле шляпы, – и одновременно продолжалось внизу…
Я никогда не видел ничего подобного. Но именно так Галилео переживал свою смерть: я знал это, ибо видел содрогания Флюида, все еще притворявшегося его сознанием. Почти как Фехтовальщик, распавшийся на куски чужих снов, Галилео умирал через какой-то темный кошмар своего мира.
Словно песок в часах, он заструился прочь из Идиллиума – и начал осыпаться в это черное зияние. При этом он как бы разделился на два ручейка – все, что было в нем доброго и светлого, падало на верхнюю часть черного Сатурна, а темное и злое – на нижнюю, под сверкающее заломленное кольцо.
А потом Флюид открыл мне последнюю тайну: никакой разницы между низом и верхом черного Сатурна не существовало. То, что я наблюдал, было просто идеей Чистилища, помноженной на отпечаток неведомых мне ужасов Ветхой Земли.
Таким был прощальный отблеск сознания Галилео – и последний салют его памяти. Вероятно, он увидел Абсолют именно в этой форме, потому что в глубине души оставался католиком.
Случившееся потрясло меня. На миг я перестал понимать, где я и что происходит, – а когда пришел в себя, ни черного Сатурна, ни Галилео больше не было. Исчезла даже железная пика в спинке стула – там осталась только круглая дырка. Туда, видимо, и закатился навсегда мой ментор, старший друг – и самый опасный враг.
Я сел возле стула, прислонившись спиной к стене. У меня тряслись руки – и очень хотелось спать. Времени на это уже не было. Но все-таки я на несколько минут заснул – и мне приснилась грозная сине-желтая луна в ночном небе.
Света вокруг становилось все больше, начинался день – и меня наконец привели в чувство появившиеся в комнате люди. Среди них оказался тот самый офицер в малиновом берете, у которого в прошлый раз была недобрита щека.
– Отрадно видеть, что вы наконец побрились, – сказал я.
Он не улыбнулся, а лишь вытянулся – видимо, решил, что я делаю ему выволочку. Людей собиралось все больше, они были в парадных нарядах, и я вспомнил наконец, какой сегодня день.
– Ваше Безличество, с вами все хорошо?
Я кивнул. Короткий сон вернул мне силы.
– Пора переодеваться. Вы готовы? Или ждете Галилео?
Никто из них даже не представлял, что здесь случилось.
– Нет, – сказал я, – я никого не жду. Мы можем приступать, Галилео не придет.
Только теперь я поверил до конца, что
Меня повели по коридору – и с каждым поворотом вокруг становилось все больше людей. Я смотрел вперед, избегая чужих взглядов, и замечал одни наряды. Когда мы оказались в гардеробной, вокруг собралось столько шелковых платьев, парадных мундиров и оранжевых ряс, что за ними не было видно стен.
По традиции, когда Смотритель готовится к праздничному выезду, ему прислуживают самые красивые девушки столицы – чтобы сделать его чуть веселее. Но другая традиция требует, чтобы мысли Смотрителя были свободны от чувственности, поэтому лица прислужниц закрыты, а их телесная красота спрятана под ритуальными платьями из растянутого на каркасах шелка, похожими на китайские фонари.
Это могло бы стать отличным примером бюрократического идиотизма, если б не их глаза.
Их глаза были прекрасны, мечтательны и чисты. Глаза смеялись. Они были полны счастья, и хоть я не понимал его причины (может быть, девушек просто угостили чем-то перед процедурой, или распустили над каждой по сто глюков), эти искры били в меня достаточно долго, чтобы привести в радостное возбуждение.
Его не смогла полностью уничтожить даже процедура одевания. По заведенному много лет назад обычаю Смотрителя обряжают в аутентичный наряд двухсотлетней давности – узкие белые панталоны, высокие ботфорты, черный мундир с бриллиантовой звездой, а поверх вешают голубую переливающуюся ленту – она же одновременно и перевязь для шпаги.
Все это было чудовищно неудобным: кожа сразу начала чесаться в нескольких недоступных местах, мундир впился в бока и подмышки – и меня даже напугала мысль об эпохе, когда самые благополучные и продвинутые люди регулярно одевались подобным образом, чтобы выехать на поле брани и попасть под залп картечи, или получить удар шпагой в бок. Все-таки прогресс – это реальность, а не выдумка.
