– А для меня чего-нить в мешке найдется, бабуля?
Эту неожиданную сцену наблюдал сквозь сумрак чистильщик сапог: он завтракал, устроившись на краешке тротуара. Он как раз прикидывал про себя, не вмешаться ли, как вдруг случилось нечто очень странное: престарелая дама закружилась в вихре и словно бы исчезла, глядь – а хмырь уже лежит на земле, а она весело пинает его в пах, приговаривая:
– Если я твою рожу тут еще хоть раз увижу, сынок, я ж твои потроха на рашпер намотаю, так и знай!
А затем, кое-как оправив платье, почтенная старая дама вновь преобразилась… ну, в почтенную старую даму в глазах чистильщика сапог, который таращился на нее, позабыв про недоеденную картофелину в руке. Милейшая старушка жизнерадостно помахала ему рукой и осведомилась:
– Юноша, кто тут у нас нынче картошечкой торгует?
В результате Финт продолжил путь с котомкой, битком набитой картофелинами в мундире; он раздавал картофелины всем встречным старухам, что с несчастным видом сидели на краю тротуара; это вроде как покаяние такое, решил он про себя. А Господь, который наверняка благосклонно взирал на это доброе дело, устроил так, что уже на следующей улице Финту повстречалась цветочница с лавандой, то есть Финту не пришлось специально ее разыскивать; впрочем, и это дело несложное, поскольку в лондонском зловонии всякий рад прикупить букетик-другой. В тот раз счастливица продала весь свой запас почтенной старушке, осыпала ее благодарностями и отправилась в паб, а старушка, благоухая не в пример прежнему, покатила тачку дальше.
Ворочать мертвое тело непросто в любом случае, но Финт взял на заметку один переулочек с люком в некоем особенно темном углу Севен-Дайалз, для его целей в самый раз. А, понятное дело, едва спустившись под землю, Финт оказался в своей стихии. Теперь он мог преспокойно заняться своим делом, неведомо для тех, кто расхаживал у него над головой, а вероятность повстречать другого тошера была ничтожно мала. В любом случае он же король тошеров – и, значит, волен делать все, что заблагорассудится. В туннелях, если знать, где искать, есть места размером с просторную комнату – их тошеры нарекли чудесными именами вроде «Ввысь и Обратно».
Прошлепав в один из туннелей, Финт приступил к самой неприятной части всего предприятия. У этого участка до сих пор названия не было, зато теперь появилось: «Покойся с Миром». В темных закоулках Лондона неутомимо рыскала Смерть; без похоронной процессии не проходило и дня, а это, в свою очередь, порождало своего рода практичность: люди живут, люди умирают, другим людям приходится что-то с этим делать. На этом месте Финт, который очень хотел жить, сбросил с себя личину – под лохмотьями обнаружилась его обычная одежда – и вытащил пару огромных, хорошо промасленных кожаных перчаток, как и советовала миссис Холланд, – и он благодарил судьбу за этот совет и еще за то, что так потратился на лаванду, потому что, с какой стороны ни посмотри, муторный, тяжелый, приторный запах смерти невозможно выносить долго.
В нескольких футах над его головой грохотало уличное движение, а Финт тянул, и дергал, и мял, и давил на рычаг, пока не добился, чтобы со стороны все выглядело как надо. Все шло хорошо, но тут, когда он уже размещал останки юной девушки в отведенном ей уголке, она качнула головой и вздохнула. «Если произойдет что-то в этом духе, – подумал про себя Финт, – так пожалуй, хорошо, что мы внутри канализации». На самом деле это пустяки, дело житейское; миссис Холланд рассказывала, что мертвецам порою случается и пошуметь малость. Газы и все такое; можно даже сказать, что трупы вроде как разговаривают спустя немалое время после смерти. Финт развязал заботливо припасенный мешочек с камфорой и кайенским перцем – чтобы отогнать крыс по крайней мере на достаточное время.
Отступив на шаг, дабы рассмотреть хорошенько творение рук своих, Финт порадовался от души, что ему не придется делать это снова. Ну вот и все; осталось лишь запаковать перчатки. А еще Финт предусмотрительно выбрался из туннелей на некотором расстоянии от места преступления – если такое название тут уместно, добавил он про себя. Отыскав колонку, он помыл руки в лондонской воде – которая, как он знал, доверия не вызывает, если ее прежде не вскипятить, но доброе старое щелочное мыло – спутник надежный, пусть и едкий. После того Финт неспешно зашагал обратно в Севен-Дайалз, как будто всего-то навсего вышел прогуляться под солнышком, которое, кстати, сегодня светило как-то странно, словно в вышних сферах творилось неладное.
Впрочем, Финту было не до вышних сфер; у дома его поджидали двое пилеров, и один заявил:
– Сэр Роберт хочет с тобой потолковать, паренек. – Он принюхался к остаткам лаванды – Финт решил забрать их домой, потому что, если рядом Онан, лаванда крайне уместна. – Цветочки для твоей девушки, да?
Финт проигнорировал вопрос. Он ждал чего-то подобного: ведь если пилеры тобою заинтересовались, интерес их уже не угаснет: они, по-видимому, надеются, что рано или поздно ты «сломаешься» и все как на духу выложишь. Это своего рода игра такая; а хуже всего, когда они прикидываются друзьями. И вот, как добропорядочный житель, Финт сопроводил двух блюстителей порядка до самого Скотленд-Ярда; но шагал он вальяжной походкой настоящего жоха – тут уж он расстарался! – и все обитатели трущоб видели: идет он не то чтобы по доброй воле. Надо же репутацию поддерживать: официально числиться героем – само по себе достаточно скверно; но будь он проклят, если на глазах у всех добровольно проследует в самое логово пилеров. Не в первый раз пилеры решили, что Финт наконец-то попался; и не в третий, и не в десятый; и еще подумают как следует.
Сэр Роберт Пиль его ждал. Даже сейчас Финт ему не доверял: сэр Роберт выглядел щеголем, но глаза его посверкивали характерным уличным блеском. Глава пилеров оглядел юношу через стол и осведомился:
– Вы слыхали об Анониме, друг мой?
