Додж-Сити до Тумстоуна и свое дело знает.
– Поздравьте ее от моего имени и передайте: через денек-другой приду оценить качество услуг.
– Передам, – пообещал Уиггинс, разворачиваясь в сторону Пятой улицы. – У этой бордель-маман странная – если не сказать страшная – фамилия. Хорони. Будто схоронить кого-то призывает…
– Что-что? – переспросил Холидей, да так резко, что Уиггинс замер на полушаге.
– Я сказал: ее зовут Хорони.
– А может, Харони? – уточнил Холидей.
– Может быть, – нахмурился Уиггинс.
– Кейт Харони? Она же Элдер?
– Да, точно! Кейт Элдер!
Холидей догнал Уиггинса.
– Идемте.
– Знаете ее?
– Знаю, – горько улыбнулся Холидей.
Уиггинс внезапно сделался беспокойный; тревога не покидала его всю дорогу до большого двухэтажного каркасного дома.
– Ну, вот мы и на месте, Док, – сказал он, отойдя в сторонку. – Вы – первый.
– Это же вы меня сюда привели, – напомнил Холидей. – Входите.
– Не хотелось бы.
– Вы вдруг оробели перед продажными девками?
– Нет, просто когда я упомянул Кейт Элдер, у вас сделалось такое лицо… – пролепетал Уиггинс. – Я много часов провел с вами в одном экипаже, и сейчас у меня такое чувство, что вы ее хотите убить. Не буду стоять у вас на пути.
– Не собираюсь я ее убивать, – успокоил Уиггинса Холидей.
– Правда? А то я могу прийти позже или поискать иной публичный дом. Грех жаловаться на недостаток борделей в Тумстоуне.
– Так, ладно, – отрезал Холидей. – Никто никого не убьет. Входите первым.
Уиггинс глубоко вздохнул и постучался в огромную дверь. Ему открыла молодая женщина в платье и переднике – должно быть, горничная. Она и проводила гостей внутрь.
Холидей и Уиггинс оказались в изящно оформленном салоне, заставленном стульями с мягкой обивкой; тут же стоял диван с обивкой из шкуры буйвола. В дальнем конце располагался бар, где посетителям прислуживал не то индеец, не то мексиканец с латунным ухом и в здоровенных окулярах (видать, страдал плохим зрением). С полдюжины девушек окружили четырех клиентов; Холидей пригляделся к барышням: две, одетые в корсеты и шелковые чулки, выглядели совершенно обыкновенно. У третьей была искусственная нога из металла и механизмов, навроде протеза Эдисона; у четвертой – искусственные руки и челюсть. До Холидея наконец дошло, о каких таких новых барышнях говорил Бантлайн.
Оставшиеся две «девушки» таковыми вовсе не являлись; то были механизмы, лишь напоминающие женщин, по крайней мере в тех местах, за пользование которыми платят завсегдатаи публичного дома. Ни клочка одежды, идеально круглые груди, широкие бедра, осиные талии; руки и ноги – куда искуснее, чем протезы у живых девушек (хотя и менее практичные); их лица, оснащенные немигающими глазами и вечно надутыми губами, оставались бесстрастны. Срамное место прикрывала металлическая же пластинка, под которой наверняка имелось нечто подобное живому оригиналу.
– Господи, так это правда! – воскликнул Уиггинс.
Он отмахнулся от подошедшей к нему живой девушки.
– Я, может, в жизни больше не увижу металлической цыпочки, – заявил он, – поэтому испробую одну такую в деле, пока есть шанс.
Он указал на одну из металлических женщин, и та довольно грациозно подошла к нему взяла под руку и увела с собой.
– Приглянулось что-нибудь, мистер? – спросила девушка, что подходила к Уиггинсу.
– Мне здесь все нравится, – ответил Холидей. – Однако нужен кое-кто конкретный.
– Скажите, как ее зовут, и я узнаю, скоро ли она освободится.
– Кейт Элдер. Передай, что лучше бы ей освободиться немедленно.
– Кто спрашивает? – удивленно поинтересовалась девушка.
– Ее дантист.
– Так и сказать: ее дантист?
– Да, – подтвердил Холидей.
Девушка покинула салон и почти сразу же вернулась.
– Следуйте за мной, пожалуйста.
