– Я не видел его трупа. Но я боюсь…
– А не ты ли его застрелил?
Он побледнел. Чара, охваченная непонятной ей самой желчной злостью, напирала:
– Не потому ли так заглаживаешь вину? Забрал детей? Спасаешь…
Она позволила себе забыть, кто он, а забывать не стоило. И поняла это слишком поздно, когда холодные пальцы сдавили ей горло. Мир затрясся, расплылся и собрался вновь – в голубых глазах, оказавшихся очень близко. Это были уже не глаза
– Твой мужчина… – зашипел Миаль, – мой брат… предал меня. Надел мою форму, чтобы вы проскочили Стену. Прекрасно понимая, что, когда я появлюсь, меня могут застрелить свои, приняв за предателя. Я мог бы убить его, да, но… – пальцы сжались крепче, Чара закашлялась и дернулась, – не убил. Поехал гнить сюда. А…
Паолино не моргал, будто даже не дышал. Казалось, его лицо стало почти такого же оттенка, что и волосы. Не просто бледным – ледяным. Он сжал губы, но Чара видела: они дрожат, вот-вот Миаль разразится бранью.
– А ты сама…
Он покачнулся, глухо зарычал, но все еще не ослабил хватку. Черты – такие приятные, такие знакомые, – исказило бешенство. Тень брата… его последний след… он исчез. Тени алопогонных друзей – проступили.
– Если бы ты не появилась, – прошептал Миаль. – Если бы он тебя не полюбил… – Он подтянул ее ближе, пытливо вглядываясь в ее лицо. – Да чем ты его взяла? Грязная… злобная… дикарка… почему ты?…
Он мотнул ее из стороны в сторону. Так легко, словно она была просто большой куклой, провинившейся собакой, чем или кем угодно, кроме…
– Отпусти, – просипела Чара, ненавидя себя за то, что просит пощады, вместо того чтобы как следует его ударить. Но она не могла даже поднять рук. – Отпусти, Миаль, ты меня убьешь.
Он очнулся и толкнул ее обратно на стул. Чара покорно опустилась, откинулась и принялась растирать шею. Миаль возвышался над ней, но смотрел теперь поверх ее головы. Он быстро спрятал руки за спину.
– Если бы тебя не было, мы бы рано или поздно помирились. Я уверен. Ведь все братья взрослеют, – едва различимо сказал Паолино. Его слова были полны горечи.
– Но не все становятся врагами.
– Чара.
Нужно было остановиться. Раз и навсегда. Прямо сейчас. И неожиданно она осознала, что сможет.
– Да, – произнесла она. – Я знаю. Ты прав. То, что ты выбрал свой путь, не было предательством. Как и…
– То, что он выбрал свой?
Она кивнула, ощущая стук в висках. Миаль коснулся ее плеча, и она не стала открывать глаза.
– Ничего не получится, если мы будем обвинять друг друга, Чара.
– Заботься о них, – попросила она. – У тебя больше возможностей. Докторов никто не жалует, ведь мы даем такие мерзкие лекарства…
Миаль рассмеялся, да и она сама невольно усмехнулась.
– Только не забывай делать уколы. – Он подмигнул, придвигая коробку со шприцем и ампулами поближе. – Почему-то мне кажется, тебя полюбят.
Как ни странно, он оказался прав. Как ни грустно… он оказался прав.
Она почти не боялась за них. Знала: найдутся те, кто, скорее всего, не допустит, чтобы, увидев фотографии, близнецы бросились в Аканар. Не допустит Страж… наверное, не допустит Лирисс. Ласкез останется с одним, Тэсс – с другим, и все, абсолютно все, даже сумасшедшая Ву, будут в безопасности. Вот только…
Есть тот, кого никто и никогда не останавливал. Кого нельзя остановить.
Она закрыла лицо руками.
Наверное, если бы Грэгор Жераль был чуть милосерднее и позволил ей каким-либо способом сказать несколько слов одному из тех, с кем она путешествовала от острова Четырех Ветров до Такатана… она выбрала бы не свою дочь. Не своего сына. Не последних из веспианской шестерки.
Она выбрала бы его. Бешеного, упрямого недоумка, которого что-то заставляло все это время хранить ее секреты. Выбрала бы и просто попросила не приезжать.
Но ей не дали времени ни на какие разговоры. Ей дали платье.
7. Падения и дороги
Ширу Харрис – школьный учитель из их городка – любил две вещи: древности и странствия. Древности он выискивал в старых домах и подвалах, а в странствия отправлялся всякий раз, как у детей начинались каникулы. Из своих путешествий он всегда что-нибудь привозил. Либо вещи, либо идеи.
